Отбор хористов музыкантша решила провести согласно общепринятых критериев: голос-слух. Дети, впрочем, особой тяги к пению не испытывали. Мальчишки из Пашкиного класса и вовсе петь не хотели, гнусавили и хихикали, а делать хор исключительно девичьим Нина не могла. Ситуацию исправил физкультурник. Гаркнув командным басом, он заставил сорванцев притихнуть, и уж после стал вызвать их по фамилиям. Мальчишки поочередно выводили: «В ополе березка стояла…». Получалось не у всех. Музыкантша стучала ногой, цокала, подпевала, но взбалмошных детей было не успокоить. Приходилось вмешиваться физкультурнику.
Последним на прослушку был Пашка. Его и вовсе хотели не слушать, уже и звонок с урока прозвенел, но у Нины был недокомплект. Для очистки совести, она вызвала кактуса и попросила.
— Павел, ты можешь спеть строку, которую до тебя пели ребята?
Не говоря ни слова, Пашка открыл рот и пропел: «В ополе березка стояла…». После чего настала очередь открыть рот Нине. На этот раз от удивления. Голос детдомовца до боли походил на вокал Робертино Лоретти.
— А ну, еще! — Нина не верила своим ушам. — Спой что-нибудь еще, что знаешь.
Пашка запел: «В лесу родилась елочка». Но до конца не допел, в остриженную голову полетела скомканная бумажка. Класс давал понять: «Еще на минуту задержишь, получишь темную!» Пашка смолк и опустил глаза в пол.
— Паша, ну?! Что же ты замолчал?! Давай еще!
Но Паша стоял, как истукан, и молчал. Нина умоляюще взглянула на физкультурника. Тот все понял.
— Лагутин, тебе сказали петь — значит, пой! Что еще за молчанка?
Но будущая темная была куда страшнее грозных рыков физкультурника. Пашка не издавал ни звука. Преподаватель посмотрел на пацанов, вздохнул и наклонился к Нине.
— Я, кажется, понял. Этих, — он мотнул головой на класс, — надо отпустить. А его — оставить. Тогда запоет.
— Конечно, Петр Сергеевич. Конечно.
Физкультурник увел класс, а Пашка остался…
На начальную подготовку самородка у музыкантши ушло три месяца. К удивлению директора, считавшего Пашку законченным дегенератом, он стал первым солистом хора. Выиграв районный, а после и областной конкурс художественной самодеятельности, Пашка, как одаренный вокалист должен был отправиться в Москву. На всероссийский конкурс воспитанников детских домов. Нина, придавленная последними невзгодами, воспряла, Пащкин талант возродил в ней тягу к жизни. А сам Пашка, в процессе подъема к музыкальному Олимпу с удивлением открыл новые, доселе неизвестные ему, ощущения. Впервые за свою жизнь он ощутил себя особенным. Но не, как всегда — со знаком минус, а особенным по-настоящему. Преподавательница музыки уже рисовала в его, да и в своем, воображении новые горизонты: Москва, сцена, консерватория. Пашка слушал и слепо верил. Верил в себя, в прекрасное светлое будущее, а, прежде всего — в педагога.
Но жизнь расставила собственные коррективы. Вызвав Нину в кабинет, директор сожалеюще вздохнул и развел руками: «Денег на поездку у детского дома нет». Опешив, она даже не нашлась, что возразить, только опустила взгляд и вышла.
На следующий день Нина отправилась в администрацию района, выбивать средства на конкурс. Но и там ее ждало разочарование — денег не нашлось. Взволнованная и расстроенная, она села на лавку неподалеку и только здесь ощутила сильную боль в груди. Сердце сжималось в камень, а разжиматься никак не хотело. Нина хотела отсидеться, потом позвать на помощь, но из открытого рта не вылетало ни звука. Ее нашли через два часа. Дворник, подметавший аллею, поначалу принял Нину за спящую, но на его сердитые рыки соня не реагировала. Он даже ткнул ее в ногу жесткой метлой, но нога не поддалась. Будто и не нога вовсе, а деревянный костыль. Дворник недовольно поднял глаза и с ужасом догадался, что женщина не спит, а покоится.
Весть о кончине любимой учительницы Пашку потрясла больше, чем новость об отмене поездки. Никак не мог он предположить, что белая полоса, которую он ждал всю жизнь, кончится так внезапно и быстро. На похоронах «кактус» рыдал, будто не учительницу хоронил, а родную мать. Дочь Нины и та убивалась не так сильно, как этот некрасивый чужой мальчик. Понять, что ближе покойной у Пашки никого не было, окружающие не могли.