Закрыв глаза, теперь ему хотелось казаться мертвым. У мертвецов, думал Максим, наверное, ничего не болит, они не испытывают боли, голода, озноба или похмелья. Рай, а не жизнь. Его же тело гудело монотонным гулом. Или это только чудилось? В любом случае, получать новую порцию тумаков очень не хотелось. Максим решил не противиться.
Но «умереть» сразу не получилось. Раздавшийся в коридоре голос заставил открыть глаза.
— Карпыч! Что такое — ну? Сколько можно?! У нас тонкий творческий процесс, а ты этими жуткими воплями все обрубил!
Максим открыл глаза и увидел, что из проема другой двери выглядывает лицо немолодого человека. Сдвинув брови, лицо складывало тонкие губы в звуки и слова. Человек был худощав и по виду, даже болезнен. Черные волосы его были аккуратно уложены и блестели, будто лакированные, а лоб был повязан широкой тесьмой. Человек вышел в коридор и закрыл за собой дверь.
— Карпыч, ты меня вообще слышишь?!
«Не иначе, танцор какой-то, — Максим разглядел, что мужчина был облачен в балетное трико и кожаные тапочки. Может, хореографию преподает, как наша Эмма Павловна из детдома».
Человек тем временем вплотную подошел к Карпычу.
— Я тебе говорю! Что ты молчишь?
Карпыч что-то пробурчал. Что — ни Максим, ни человек в трико не поняли.
— Ну, хорошо — не хочешь говорить, тогда я скажу. У нас скоро мероприятие. Понимаешь? Важное! А если что-то не так, то Хозяин с меня спросит, почему они, — человек махнул рукой в сторону своей двери, — ничего не умеют. И я буду вынужден признаться, что в обстановке хаоса и диких криков, даже медведей под дудку плясать не выучить. Не то, чтобы…
Карпыч был непробиваем. Порядком утомившийся, он понимал, что порцию истеричных криков остановить было невозможно, потому предпочитал молчать. Человек в трико досадно махнул рукой и рванул обратно. Резкий хлопок двери погасила ткань. Карпыч выдохнул, вышел следом и подошел к Максиму. Мальчик неподвижно лежал у стены. Усач наклонился, схватил худые ноги и также волоком потащил по коридору. В комнату, где уже лежал Пашка. Ковер раздирал кожу — но Максим предпочитал молчать. Он представлял себя трупом. Без голода, жажды или боли. И даже, когда в двери заскрежетал ключ, он не открыл глаз. Мертвым было куда проще, чем живым.
Приоткрыв дверь, Карпыч осторожно заглянул в зал. Виновато переминаясь с ноги на ногу, ждал, пока человек в трико повернется к нему лицом. Конфликт нужно было уладить. В воздухе витал фортепианный этюд. Приседая и закручивая сухую кисть, танцор объяснял что-то ученикам — пятерым мальчикам десяти-двенадцати лет. В легких стрингах, дети сидели на полу и внимательно следили за движениями наставника.
— Смотрите! Смотрите на мою кисть! Видите?! Она не болтается, как хвост. Она пишет в воздухе узор. Вы понимаете это?! — Танцор, выгибал кисть под неимоверным углом. — Вот так выгибаем кисть, вот так.
Он перевел взгляд в зеркало и увидел, что ученики за его спиной поглядывают в другую сторону. Что-то произошло, их опять кто-то отвлек. Обернувшись, он увидел в проеме Карпыча.
— О, боже! Опять! Это — невыносимо! Карпыч, ты что, намерен сорвать нам занятие?! Для твоего сведения повторяю, на следующей неделе мероприятие — из Канады приедут большие люди.
Карпыч виновато развел большие руки.
— Марк Сигизмундович, ты это … не серчай. Не хотел я. Туфтяй двух гаденышей с помойки приволок. Пришлось повозиться — дикие, ведь, сам понимаешь. — Усач опустил глаза. — Давай без жалоб, а? Хозяин и так на меня волком смотрит.