— Что?! — Высокий голос резанул слух. Танцор манерно отставил ногу, картинно демонстрирую вспыхнувшее негодование. — Как все разбалаганить, это — нормально?! А как отвечать — я больше не буду.
— Ну, ты сам пойми — с улицы они. Обколотые или обнюханные, хрен их знает. Вот и орут.
— Отмазался, да? — Демонстративно выпятив губу, танцор опять повернулся спиной. — И про вчерашний дебош тоже умолчим?!
Про дебош Карпыч вспоминать не хотел еще больше. Горшок с фикусом и старый радиоприемник пали невинными жертвами. Карпыч помнил это смутно, зато Марк ничего не забыл.
Усач сквасил жалостливую физиономию.
— Марк Сигизмундыч, что ты, в самом деле?! Могу же я иногда, ну…, - Карпыч мучительно подбирал слова, — … ну, стресс снимать. Вот и вышло ненароком. А про пацанов ты не думай — прыткие пацаны. В смысле — энергичные. Глядишь, новые таланты для тебя выищутся.
— Таланты! — Танцор повернулся к ученикам. — С такими талантами, хоть кол на голове чеши, проку мало. Все вбивать по сто раз приходится. На носу выступление, а эти балбесы даже ногу ровно вытянуть не могут. Только раздвигать и научились. Я уж не говорю про пируэты. Бог мой, если бы мама знала, чем мне придется заниматься! А ведь меня даже приглашали в Большой.
— Сигизмундыч, — Усач виновато переминался. — Я все понимаю, но давай без кляуз, а?!
Марк посмотрел на просительную позу большого сильного человека и удовлетворенно фыркнул.
— Ладно. Не скажу.
— Ну, вот и хорошо. А за мной не заржавеет, — теперь Карпыч улыбался по-настоящему. — Ты же знаешь.
— Знаю. Но на большее не рассчитывай!
Карпыч уже собрался закрыть за собой дверь, как Марк встрепенулся.
— Карпыч, погоди.
— Чего?!
— А у этих, новеньких… я что-то не посмотрел. Как мордашка? Ничего хоть?
— Мордашка?! — Карпыч недобро хохотнул. — Ебало! Разбитое все!
Танцор непроизвольно сморщился.
— Фу, как грубо! — И тут же, будто на шарнирах, повернулся к воспитанникам. — Мальчики, заткните свои ушки и не слушайте эту мерзость!
Но мальчики уже все слышали и, заговорщицки улыбаясь, переглядывались между собой. Довольный получившейся шуткой, Карпыч не сдержался, расплылся в золотом оскале.
«Животное! Еще хохмы свои мужицкие отпускает! Хозяин за порог, он и нажрался, как скотина. А сейчас, будто и не было ничего, стоит, ухмыляется. Ничего, колхозник, попляшешь ты у меня еще!» Танцор резко хлопнул в ладоши.
— Встали, встали, встали!
Неохотно, мальчики поднялись и приняли исходную позицию. Педагог кинул взгляд в зеркало, Карпыча он уже не замечал.
— Витоша, осанку, спинку держи! Та-ак! Умничка! А попку?! Выше — прогнись. Молодец…. Коля, что это?! Почему ноги в коленях согнуты? Подтягивай! Отлично! Молодец, если сегодня будешь делать все на отлично, останешься в моей комнате. А остальные — Жорик, Сева, Юра — плохо! Очень плохо!
Получившие неуд, пацаны старались вытянуться в требуемую позицию, но кривые ноги почти не давали шансов. Так и не поняв, нужен он здесь еще или нет, Карпыч стоял в проеме и наблюдал за репетицией. Манеры тощего придурка он знал, как «отче наш», оттого и опасался, что удалившись по-английски, может нарваться на новую обиду. «Кобыздок! Прыгает, жопой мосластой вихляет, корчит из себя что-то. Тьфу! Взять и растереть!» Раскалывавшаяся голова требовала опохмелки, а, прыгавшие перед глазами ноги только усугубляли и, без того навалившуюся, тошноту. Карпыч повернулся к двери, как Марк неожиданно и даже миролюбиво произнес.
— Карпыч, скажи же им — ведь плохо?!
— Что плохо?
— Плохо позицию держат?!
Вдаваться в демагогию уже не было сил. В горле стоял тошнотворный ком, готовый вот-вот выпваться наружу, и Карпыч только отмахнулся.
— Плохо — хорошо. Марк, что ты жилы рвешь?! Один хрен: будет заказ — поедут в баню! Не будет — хоть ты Нуриева из них сделай, все равно в подвале сидеть!
И, не дожидаясь реакции, закрыл дверь. Музыка и Марк остались позади.
Заведение, куда привезли Максима и Пашку, приютом можно было назвать с большой натяжкой. Мальчики от десяти до четырнадцати жили здесь иной, совершенно непохожей на детскую, жизнью. Ребят кормили, одевали и даже немного учили. Но только двум дисциплинам: хореографии, которую вел бывший солист, а после — хореограф заштатной филармонии Марк Шапиро и английскому языку, который мальчикам преподавала выпускница Донецкого пединститута Марина Ляховская. Оба преподавателя к детям относились вполне доброжелательно Правда, в случае с Марком доброжелательность эта была с определенным уклоном.