Несмотря на почти суточное бодрствование, уснуть было невозможно. Легче было сойти с ума, чем успокоить взбунтовавшуюся психику. Макс откинул одеяло и пружинисто прошел в ванную. Встав под душ, крутанул краны. Теплые струи вдарили по голове и ручьями потекли вниз. Макс закрыл глаза, но видения настигали и здесь.
… Он вдруг ожил. Макс сам не ожидал, но застонав, Альберт затрясся мелкой дрожью. Палач вырвал нож и с ним — горячий фонтан. Брызгами кровь падала на кожу и жалила. Жгла раскаленным свинцом. Макс открыл глаза, со страхом посмотрел себе на руки. Они были чисты. Крови не было. «Наверное, я схожу с ума! Нет-нет-нет! Никакой крови нет. И не было вовсе. По крайней мере, на моих руках. Он уже умер. Умер потому, что так было задумано. Потому, что я приговорил его! Вот и все!»
Заговаривая себя, он открыл холодную воду. Ледяные брызги, кольнули тело и заставили стиснуть зубы. Да-а! Холод сковывал, замораживал, обжигал. Он был сильнее, ощутимее въевшейся в кожу или в сознание крови. Макс поднял лицо к верху. Мозг. Вот, что должно было замерзнуть. Тело — лишь оболочка, мозг — вселенная. Там жил хаос. Ночной кошмар, перемешанный с безумными мыслями. Его нужно заморозить, разбить и вытряхнуть. Стоять и ждать!
Через минуты, лившийся сверху, лед стал нетерпим. Картинки, мысли, страхи — все куда-то смыло, растворило и унесло. Осталось лишь желание, животный позыв — убраться, спрятаться, согреться. Сбежать туда, где тепло, тихо и сухо. Дрожа всем телом, Макс боролся с ледяной хваткой. Стоял, терпел и ждал. И только, когда добравшись до последней клетки, она стала трясти в неимоверной лихорадке, закрыл кран. Проверяя себя — глаза. Картинок больше не было. Он вышел из душа и, не вытираясь, упал на кровать.
В номере было немноголюдно. Но только пока, и Дерябин это понимал. Озадаченно почесывая затылок, следователь ругал себя последними словами: «Нет, какой я все-таки придурок, что согласился махнуться дежурством с Широковым. Пусть бы он и расхлебывал эту хреновину. Сказали: просто труп — а здесь, хоть святых выноси. Маньяк, депутат, голубая мафия. Черт их разберет всех! Надо же, убийство Самолкина! И все на мою шею!» Старлей подошел к кровати и еще раз взглянул на тело. Жестко. Не иначе, псих какой-то.
— Саш, подвинься.
Эксперт легко толкнул его плечом и присел возле кроватной тумбочки. Обсыпая поверхность порошком, наклеил дактилоскопические ленточки. Потом медленно снял. Дерябин послушно отошел: «Пусть работает парень, может, хоть что-то накопает».
Еще имелся свидетель, двухметровый детина с отсутствием всякого намека на интеллект. Дерябин посмотрел в его сторону — детина сидел смурной, словно не босса, отца родного лишился. Хотя за такие бабки, подозревал Дерябин, Самолкин ему ближе отца был. Дерябин даже мысленно посочувствовал: «Прозевал ты свое счастье, парень. Прозевал».
Старлей снял со стула пиджак и показал охраннику.
— Его?
Тот утвердительно кивнул. Порывшись в карманах, Дерябин вытащил паспорт и бумажник. Последний топорщился от купюр. «Черт, это — даже хуже, чем я думал. Ничего не взял: ни денег, ни часы, ни телефон».
— Саш?
Дерябин обернулся.
— Саш, глянь.
Подойдя вплотную, эксперт сунул ему фотографию. На, испачканном кровью, снимке был запечатлен потерпевший. Только гораздо моложе. Обнаженный, он был запечатлен в профиль. Рядом стоял мальчик лет десяти-одиннадцати. Ребенок смотрел на Самолкина и гладил низ его волосатого живота. Депутат довольно улыбался. На монтаж это не походило.
— Ты где это взял?!
— На трупе лежало.
Дерябин выдохнул: «Час от часу не легче».
— На трупе?!
— Угу. — Эксперт теперь ждал реакции. — Чего, приобщать-то будешь?!
— Да хрен его знает. Сейчас кое-кому отзвонюсь, там и решим.
— Кабанову что-ли?
— Угу. Он же, вроде, с ним как приятельствовал. Посмотрим, что скажет: фотка-то еще та. А там, — Дерябин махнул рукой, — там пусть он сам или с Генпрокуратуры с этим разбираются. Их клиент. Мне и своих дел хватает.
— Как знаешь.
Звонить Кабанову не хотелось, но выбора не было. Набрав номер, Дерябин услышал знакомый рык, доложился и — в трубке повисла тишина. «Твою мать! Буду через десять минут!» Полковник приехал через семь. Разгоряченный, влетел в номер и едва не свалил его с ног. На багровом, усыпанным каплями пота, лице была написана злость и досада.
— Где он?
— Кто?
— Старлей, не тупи! Где Самолкин?
— В спальне.
Кабанов посмотрел на следующие двери и быстрыми шагами направился вперед. Дерябин старался не отставать. У кровати полковник остановился, собираясь духом, помедлил. Под одеялом угадывалось человеческое тело. Ухватив край савана, Кабанов медленно приподнял. Дерябин смотрел на его лицо. Злое вначале, оно как будто вздрогнуло, исказилось в чудовищной гримасе и замерло. Словно окаменело. Дерябин посмотрел на кровать. То, что там лежало, он уже видел. Останки. Да-да, именно останки. Назвать то, что осталось от Альберта, трупом было сложно. Но Кабанов все смотрел. Покойник был ужасен. Красные, залитые спекшейся кровью, дыры обозначали место, где раньше были глаза. Мертвец взирал ими на пришедших и улыбался желтыми зубами. Улыбался, ведь, губ тоже не было: «Ну, как я вам?! Хорош?» Ответить, если бы он и впрямь спросил, Кабанов не смог бы. Он вообще сейчас ничего не мог. Дышать и то, стало тяжело. Нос мертвеца лежал на прикроватной тумбе. Эксперт поднял его с пола и заботливо упаковал в пакет. Отрезанный по самую кость, своим отсутствием он досрочно придал лицу Альберта схожесть с черепом. А, нарезанные лохмотьями, щеки только усиливали это сходство. Кабанов отвернулся. Краем глаза заметил, что и на теле зияли страшные раны, но смотреть уже не мог. Воздуха не хватало, а к горлу подкатывал тошнотворный ком. Полковник открыл рот и глубоко вобрал в себя воздух. Постояв с минуту, едва выдавил.
— Это ж надо… Такое с человеком сделать. Он что — псих?!
С ответом Дерябин не спешил. Молчал, отведя взгляд.
— Что молчишь?! Мог человек такое сделать?
— Не знаю… Пока.
— Старлей, ты мне скажи?! — Кабанов кашлянул, будто набираясь сил, и уже громче повторил. — Скажи, где, твою мать, охрана его была? За что он этим козлам бабки такие платил?! Чтобы они храпели в свое удовольствие, пока он его на куски резал?! А?! Ублюдки хреновы!
Отвечать Дерябин не хотел. Сейчас лучше не высовываться, молчать и ждать, пока шок хотя бы немного отпустит нервы полковника. Но Кабанов хотел диалога.
— Ну что молчишь? Они хоть что-то слышали?
— Крики были, но не громкие.
— Это он тебе сказал?! — Кабанов кивнул в сторону громилы.
— Да.
— А какого он тогда на жопе сидел?! Ждал, пока ему закричат: «Караул! Помогите! Режут!»?
— Посчитал, что это… другие крики.
— Другие? Какие другие?!
Дерябин замялся, говорить напрямую то, что он думал, было сейчас чревато.
— Дело, сами понимаете, интимное.
— Интимное?! Ни хрена ж себе — человека на куски резали, а он ни сном, ни духом. Другие крики!
Добавить Дерябину было нечего. Попадать под горячую руку не хотелось.
Кабанов вытащил сигарету, закурил. Успокаиваясь, вбирал дым глубокими глотками и ходил по комнате.
— Ты-то что-нибудь нарыл?
— Немного.
— Выкладывай.
— Охранник, который вчера с ним был, говорит, убийца — парень из клуба.
— Что за парень?
— Пока не знаю. Самолкин с ним в клубе познакомился, а потом они втроем приехали в отель.
— Втроем?
— Охранник еще.
— А раньше он его не видел? Что гамадрил этот говорит?
Ожидая нового взрыва, Дерябин выдохнул.
— Нет. По его показаниям, Альберт заметил парня в клубе, пригласил за столик, а потом привез сюда. Они закрылись в спальне и все. Утром парень ушел.
Напротив ожидания, полковник лишь покачал головой.
— Как же так?! Говорил ему, сколько раз: «Борисыч, не собирай шваль всякую! А он — сам с усам. Вот и допрыгался. Эх, Борисыч, Борисыч!»