— Алло.
— Сигизмундыч, слышь?! — В трубке раздался задыхавшийся бас усача. — Ты давно дома сидишь?
— А что такое?!
— У нас проблема!
Марк прикрыл ладонью трубку и, уже зная наперед, что ему скажут, ехидно поинтересовался.
— Что-то случилось?!
— Пацан сбежал! Любимчик твой!
— Максик?!
— Ага. Урод малолетний!
— А разве его не забрали?!
— Нет! — Карпыч рявкнул с такой злостью, что Шапиро отпрянул от трубки. — Звонил сейчас этот хлыщ америкосовский. Орал, как сумасшедший, требовал вернуть. Иначе, бабки — тю-тю. Хозяин и Маринка его еле успокоили. А мне велели, к вечеру мальчишку отыскать.
— Как?! Так взял и сбежал?!
— А ты что думаешь?! Инопланетяне унесли?! Вот еще геморрой на мою задницу. Я-то пацана в номер доставил, передал из рук в руки, а он его упустил. Так мне теперь еще и бегай, ищи его по всей Москве.
— Да уж.
— Я чего тебе звоню — он к тебе не прибегал?!
— Карпыч! — Возможность поиздеваться над усачем Марк упускать не хотел. — Так ты его продал что-ли?!
— Ты мне, блядь, поумничай!!! — Карпыч был на взводе. — Сам сечешь, кто за них бабло получает.
— И кто?!
— Конь в пальто!
— Ладно, расслабься. Он у меня.
— Свистишь, сука?! — Поверить в то, что напомаженный придурок столько мотал ему нервы, Карпыч не мог. — Опять, небось, приколы свои гомосячьи распускаешь?!
— Нет-нет! Разве этим шутят?! Серьезно — у меня.
— И давно?
— Минут двадцать.
— И ты, твою мать, не мог позвонить?!
— Не успел еще. Пацан прибежал, плачет. Что плачет, сказать толком не может. Успокоить сначала надо было, поговорить, вот и задержался.
— Ну, гаденыш! — Карпыч хотел отвесить еще пару трехэтажных, но времени не было. — Так! Короче! Я подъеду минут через тридцать. Никуда его не выпускай! Яйцами отвечаешь, понял?!
— Да, понял я, понял! Он и так никуда не денется. Сидит, счастливый, что сбежал, видик смотрит.
— Все! Скоро буду!
— В дверь не звони. Чтобы не тревожить. Я замок закрывать не буду, на цепочке оставлю. Руку просунешь и войдешь.
— Не дебил чать.
Карпыч приехал, как и обещал. Даже чуть раньше. Красный, взмыленный, со сбившимся набекрень галстуком. Марк даже пожалел его: «Бедолага. С Хозяином шутки плохи».
— Где он?
— Тс-с! — Марк приложил палец к губам. — Там, в зале. Сидит, телевизор смотрит.
— Один?!
— Один! С кем же еще?!
— Хорошо.
— Что делать-то будешь?!
— Что делать?! Дал бы ему сейчас по морде. Да, блядь, синяки останутся. Хозяин сказал, чтобы в лучшем виде.
— Правильно. Нечего здесь живодерню устраивать. — Марк опустил глаза. — Но, хочу предупредить, он — того.
— В смысле?
— Настроен решительно: к америкосу ни ногой.
— Ничего. Я умею уговаривать.
— Ты ж сказал, бить не будешь?
— А я и не говорю, что бить. Вколю два куба, сразу шелковый станет.
— Чего?
— Того! У тебя ванная свободная, я шприц приготовлю?
— Да-да.
Тихо, чтобы их не слышали, танцор провел Карпыча в ванную. Отломив край ампулы, усач опустил стальное жало и заполнил узкое брюхо шприца.
— Все! Готово! Пошли!
— А ты один не можешь?! — Марк отвел взгляд.
— Что, коленки дрожат?! Как трахать их, так ты первый, а здесь закосить решил! Нет уж, блядь — пошли! Своими руками будешь любимчика гнобить!
— Да, ладно-ладно. Я просто спросил.
— Короче, так! Как войдем, я его скручу и сверху придавлю, а ты руку держи. Как вколю, так и отпустишь. Все понял?
— Да.
— Тогда пошли.
Стараясь не шуметь, мужчины прошли в зал. Шагов их Максим не слышал, комнату заполонили звуки мультфильма. Но что-то, сродни инстинкту самосохранения, заставило его обернуться. Зрелище мгновенно шокировало. С перекошенным, красным от злобы лицом на него шел усач. Позади, бледный, как полотно, крался Марк. Учитель, избегая смотреть на любимца, испуганно следил за Карпычем.
— А-а! Нет! Не надо! — Максим вскочил с кресла. — Я не хочу! Не хочу к нему!
Как медведь, усач кинулся на жертву, поймал, подломил под себя грубой хваткой и, скрутив, сел всем телом сверху.
— Пустите! Я не хочу!
— Заткнись, гнида! — Карпыч хрипел, — Я тебя, сучок, как клопа…
— Марк Сигизмунович, помогите! Вы же можете! По-о-ожалуйста!
Максим плакал, рыдал, кричал, но издаваемые звуки растворялись в небытие. Ошеломленный действом, Марк испуганно замер и лишь пялился на неравную схватку. Карпыч хоть и справлялся, но мальчишка вертелся, как юла.
— Хрен ли стоишь?! Помогай давай! Руку держи!
Танцор встрепенулся, схватив руку Максима, уселся на нее коленками.
— Максик! — Шапиро быстро запричитал. — Не кричи, мой сладкий, не надо! Ты сам не понимаешь, отчего отказываешься! Тебе там будет хорошо!
— Пожалуйста, пустите! Что вы делаете?! — Детский крик рвал воздух и сердце Марка. — Я не хочу!
— Падла, тебя никто и не спрашивает! — Сдерживаясь от соблазна отвесить оплеуху, Карпыч достал шприц. Не целясь, воткнул его в детскую руку и вжал поршень. Максим ойкнул и почувствовал, как что-то острое, словно жало пчелы, исторгло в него яд. Впрочем, боль от острых коленей Марка была еще сильнее.
— Рука!
— Все, можешь вставать. — Карпыч вытащил из кожи шприц. — А то, видишь, орет — пережал что-ли. А то он твой кордебалет — как танцевать-то будет?!
Сейчас, когда самое трудное было позади, усач мог позволить себе шутку. Марк напротив — поднявшись, испытывал болезненные муки предательства. Не желая более участвовать в акте насилия, поспешно скрылся на кухне.
— Ну что, голубок?! Побегал и будя. — Надзиратель похлопал Максима по щеке. — Я тебя сейчас отпущу, а ты не дергайся. Все равно бесполезно, никуда тебе уже не деться.
Усач медленно поднялся и, ожидая неповиновения, внимательно наблюдал за жертвой. Но мальчик почти не шевелился. Пластом лежал на полу и нервно всхлипывал. Мучитель, усевшись в кресло, крикнул.
— Марк, слышь?!
— Что?
— Воды принеси! Упарился я что-то.
Откинувшись на мягкую спинку, усач глубоко вбирал в себя воздух. Пацан негромко всхлипывал, но следить за ним уже не имело особого смысла — выход был под контролем. Карпыч уже и сам хотел встать за водой, как пацан, будто ужаленный, прыгнул. Звон разбившегося стекла раздался после. Усач вскочил, дернулся к окну и почти успел. Напролом, воткнувшись в раму головой — Максим продирался сквозь осколки. Суча ногами, толкал тело в пустоту.
— Ах, ты, гондон! — Карпыч держал его за лодыжку. — Стоять!
Мощно, рывком, он дернул его назад. Осколки отпускать добычу не хотели, продирая кровавые дороги, держали ее острыми когтями. Усач дернул его еще раз и, обливаясь кровью, мальчик грохнулось на пол. Сквозь пелену прощания с реальностью, едва разобрал.
— Марк! Сука! Тащи, блядь, бинт! Быстрее! Тварь эта сейчас кровью изойдет!
Свет в глазах быстро угасал, усатая рожа растворялась в его тьме, и он улыбнулся: «Наконец-то! Я — свободен».
Глава 20
Шапиро стоял у зеркала и внимательно рассматривал лицо. Испещренное глубокими морщинами, лицо немолодого человека. В последние годы оно доставляло немало хлопот. Марк поднял вверх брови, пергаментная кожа, словно гофрированный картон, сложилась в десятки крупных и мелких складок.
— Черт, еще одна!
Он недовольно поморщился. Еще вчера этой, едва заметной черточки в верхней части лба не было, а сегодня вот она — пожалуйста. Он запустил палец в банку и, навернув жирный слой крема, поднес ко лбу. Круговыми движениями погладил складку, но исчезать та и не думала. «Время, время! Твой бег неумолим. А ведь еще недавно я даже не выглядел на свой возраст. Как переменчива жизнь».