Польский лагерь был разбит в излучине между полноводной Стрипой и ее притоком болотистой речушкой Гнезной, отделявшей его от Зборова, расположенного на той стороне. Там оставался гарнизон из 400 драгун, которые пока еще оборонялись на городских улицах от конницы Хмельницкого. Правда, серьезных попыток занять Зборов казаки еще и не предпринимали. Напротив лагеря поляков в полумиле от него расположил своих грозных татар Ислам Гирей. Всем было понятно, что королевское войско оказалось в западне: форсировать разлившуюся Стрипу под огнем противника нечего было и думать, за Гнезной стояли казаки, а дорогу к Збаражу преграждала татарская конница.
...В своей палатке за столом, обхватив руками голову, сидел король. Его черная шляпа, украшенная страусиным пером с крупным бриллиантом, лежала небрежно брошенной на походной кровати, верхние пуговицы тканного серебряной и золотой нитью черного бархатного камзола расстегнулись, будто Яну Казимиру не хватало воздуха. Лицо его поражало своей бледностью, а на лбу выступили капли пота.
-Все пропало! Бедная Отчизна, что с ней будет!- шептал он. -Нет, лучше погибнуть, чем стать свидетелем этого позора!
Ян Казимир не был трусом или малодушным человеком. Подобно отцу и старшему брату, он не уклонялся от военных походов, хотя, как один из иерархов церкви, войну не любил и стремился возникающие конфликты урегулировать мирными средствами. По характеру он был скорее добродушным, чем жестким и если бы в Речи Посполитой все зависело только от его воли, то он все свои предвыборные обещания, данные запорожскому гетману, исполнил бы без колебаний. Однако магнаты, с мнением которых он не мог не считаться, категорически выступали против каких-либо уступок "хлопскому быдлу", а в свою очередь Хмельницкий, выпустив "джинна" народной войны из бутылки, не мог, да и не хотел возвращать его обратно. Поэтому спустя девять месяцев после ухода армии запорожского гетмана от Замостья, разразилась новая война...
-И вот теперь все потеряно, все погибло,- в отчаянии повторял король,- мы зажаты в смертельной западне между полчищами казаков и татар, цвет войска потерян при переправе, осажденным в Збараже грозит смерть. Впрочем, это все же лучше, чем вечный позор!
Ян Казимир, как, наверно, никто другой осознавал всю опасность сложившейся ситуации. Ведь, кроме хоругвей, находившихся под его командованием здесь под Зборовом и тех, что оборонялись в Збараже, на границах Речи Посполитой не оставалось больше войск, способных противостоять Хмельницкому, вздумай он двинуться на Варшаву. А то, что и крымский хан, и запорожский гетман именно так и поступят, у короля не было ни малейшего сомнения.
-Бедная Отчизна,- вновь и вновь повторял он, как заклинание, -какие же тяжкие испытания тебя ожидают! Неужели тебе суждено погибнуть от рук взбунтовавшихся хлопов?
Мысленно он опять возвращался к событиям последних дней, словно пытаясь обнаружить, в какой же момент им была допущена ошибка, приведшая его войско в такое тяжелое положение.
-Нет, моей вины в том, что произошло нет,- вновь и вновь повторял про себя Ян Казимир,- если бы все паны собрались со своими надворными хоругвями у Сокаля вовремя при объявлении посполитого рушения, такого позора не случилось бы...
Размышления короля прервал вошедший в палатку канцлер Оссолинский.
-Ваше величество,- спросил он, сочувственно глядя на уставшее и осунувшееся лицо Яна Казимира,- какие будут распоряжения насчет завтрашнего сражения?
-Распорядитесь, пан коронный канцлер,- глухо ответил тот,- созвать военный совет. Там и обсудим наши планы на завтрашний день.
Глава двенадцатая. Король, хан и гетман.
Военный совет проходил поздно ночью в деловой обстановке. Обычно велеречивые магнаты были на удивление немногословны и высказывались по существу. Поступали различные предложения, но, в конечном итоге, стали рассматривать три возможных варианта развития событий. Доминик Заславский и Корецкий склонялись пойти на прорыв всем войском и пробиваться к Збаражу, до которого оставалось около тридцати миль.
-Деблокировав Збараж,- говорил князь Острожский,- мы, во-первых, значительно увеличим наши силы, а во-вторых, укроемся за стенами его замков. Хмельницкий и хан не могут справиться с девятитысячным гарнизоном героических защитников Збаража, а со всем нашим войском им тем более не совладать.
Любомирский был осторожнее в оценке ситуации.
-Вопрос в том,- рассудительно заметил он,- сумеем ли мы преодолеть эти мили. Здесь по самой приблизительной оценке одних татар тысяч тридцать, да казаков не меньше, причем в основном конница. При подходе же к Збаражу нас встретит запорожская пехота, у которой будет время окопаться и оборудовать шанцы. Да и артиллерию подтянуть. Существует риск оказаться в окружении, еще худшем, чем здесь.
Сапега поддержал Любомирского и предложил пока еще возможно организовать переправу через Стрипу, за которой местность была свободна от казаков и татар.
-По крайней мере,- говорил литовский подканцлер, -таким образом можно спасти короля и часть войска. Если остальным придется принять здесь смерть, что ж на все воля Божья.
Ян Казимир сразу же отверг это предложение.
-Нет,- твердо заявил он,- даже само такое предложение я считаю оскорбительным для себя. Король останется с войском и разделит участь своих солдат.
Совет продолжался едва ли не до рассвета, но реальная стратегия действий так и не была выработана. Решили вновь возвратиться к обсуждаемым вариантам следующим вечером, а пока готовить хоругви к новому сражению.
В то время, как начальники совещались, среди жолнеров прошел слух, что король с магнатами собирается покинуть лагерь, оставив остальных на произвол судьбы. В войске поднялось волнение, грозившее перерасти в панику, как в свое время под Пилявцами. Быстро оценив обстановку, Ян Казимир стал на коне в свете факелов объезжать лагерь, разъясняя всем, что никто не собирается покидать лагерь и король до конца останется со своими солдатами. Хотя и с трудом, но волнение в лагере постепенно улеглось, однако, уже наступил рассвет и первые солнечные лучи осветили усталые лица солдат, так и не сомкнувших глаз в эту ночь.