Она обернулась, перехватила его взгляд, и он чуть не попятился, таким ледяным взглядом она ему ответила. Но он только улыбнулся и поклонился ей. Она вошла в дверь и подошла к Мейсону.
– Скейс здесь? – спросила она тихо, хрипловато, почти шепотом.
Мейсон прокашлялся.
– Еще нет, фрей Шаразад. Не обождете ли его в зале?
– Нет. Скажи ему, что мы встретимся в обычном месте. Сегодня вечером.
Она повернулась на каблуках и вышла из гостиницы.
– Красивая женщина, – заметил Шэнноу.
– У меня от нее волосы дыбом встают, – сказал Мейсон с ухмылкой. – Понять не могу, откуда она. Приехала вчера на жеребце восемнадцати ладоней в холке, не меньше. А одежда… юбка же просто чудо! Как они добиваются такого мерцания?
– Понятия не имею, – сказал Шэнноу. – Я уеду завтра. Сколько я вам должен?
– Я же сказал вам, Шэнноу, никакой платы. И так будет, если вы когда-нибудь вернетесь.
– Не думаю, что я вернусь. Но все равно спасибо.
– А вы слышали про целителя?
– Нет.
– Вроде бы караван поразила чума, а этот человек пришел из Пустоши с Камнем Даниила. И исцелил всех. Жаль, что я этого не видел. Про Камни Даниила я уже слышал, а вот видеть не видел. А вам доводилось?
– Да, я их видел, – ответил Шэнноу. – А как он выглядит, этот целитель?
– Высокий, широк в плечах и с бородой, черней которой и быть не может. Не руки – ручищи. Как у кулачного бойца.
Шэнноу вернулся в свою комнату и снова сел в кресло у окна. Золотоволосая женщина смотрела с неприкрытой ненавистью именно на такого человека. Он покачал головой.
«Тебе-то какое дело, Шэнноу?»
Завтра Долина Паломника останется далеко позади.
20
Шаразад сидела одна на плоском камне, залитом светом луны. День принес нечаянную радость: Нои-Хазизатра здесь, в проклятом краю варваров. Его бегство из Эда служило постоянным источником ярости, и царь остался крайне недоволен. Семь ее Кинжалов были посажены на кол после того, как с них содрали кожу, а она заметно утратила благоволение царя. Но теперь – да славится Велиал! – корабельный мастер вновь почти у нее в руках. Ее мысли обратились к мужчине, который уставился на нее в дверях лачуги, которая тут считается гостиницей. Что-то в нем ее встревожило. Назвать его красивым было нельзя, но и некрасивым тоже. И глаза! Давным-давно у нее был любовник с такими же глазами. Гладиатор, непревзойденно владевший искусством убивать людей. Не в этом ли дело? И варвар опасен?
Из-за деревьев донесся скрип колес, и, поднявшись на гребень холма, она поглядела вниз на двух мужчин на козлах фургона. Один был молод и красив, второй – в годах и лысоватый. Она подождала, чтобы они приблизились, а тогда вышла на тропу.
Лысоватый изо всей мочи натянул вожжи, поставил несуразный тормоз и спустился на тропу.
– Добрый вечер, фрей, – сказал он, разминая затекшую спину. – А вы точно хотите, чтобы мы разгрузились здесь?
– Да, – ответила она. – Именно здесь. А где Скейс?
– Он приехать не смог, – сказал молодой. – Я вместо него. Я Стейнер.
«К чему мне твое имя!» – подумала Шаразад, а вслух распорядилась:
– Разгрузите фургон и откройте первый ящик. Стейнер отвязал оседланную лошадь от заднего бортика фургона и отвел ее на несколько шагов назад. Потом вместе с лысоватым начал стаскивать на землю тяжелые ящики. Лысоватый достал нож и отодрал крышку одного. Шаразад подошла ближе, наклонилась, сдернула промасленную обертку и вытащила короткоствольное ружье.
– Покажи мне, как оно действует! – потребовала она. Лысоватый вскрыл пачку патронов и вложил два в патронное окно.
– Они входят вот сюда. До десяти штук. Их удерживает пружина. Беретесь вот тут, – сказал он, ухватывая выемку ложа под стволом, – и нажимаете разок. Теперь патрон занял свое место, курок взведен, и ружье готово к выстрелу. Нажимаете на спусковой крючок, производите выстрел, пустая гильза выбрасывается, и ее место занимает новый патрон.
– Хитроумно, – признала Шаразад. – Но, как ни грустно, это последняя партия. Больше ружей нам не требуется. Мы будем делать собственные.
– Мне-то что грустить! – сказал лысоватый. – Мне-то какая разница?
– А разница есть, – сказала она с улыбкой и взмахнула рукой. Из кустов вокруг них поднялись двенадцать Кинжалов с пистолетами.
– Господи Иисусе, – прошептал лысоватый. – Дьявол! Что это за твари?
Рептилии двинулись вперед. При виде демонических чудовищ Клем окаменел от ужаса позади фургона, потом попятился к своей лошади.
– Убейте их! – приказала Шаразад. Клем бросился ничком, перекатился и вскочил, уже стреляя. Две рептилии свалились на землю. Снова затрещали выстрелы, вокруг распростертого тела Клема взметывались облачка пыли. Его лошадь в ужасе рванулась с места, но Клем, когда она пробегала мимо, стремительно ухватился за луку седла и, полуповиснув, полуволочась по траве, оказался среди деревьев, а вокруг свистели пули.
– Найдите его! – распорядилась Шаразад, и шестеро рептилий неуклюжей рысью скрылись в темноте. Шаразад обернулась к лысоватому, который все эти минуты стоял точно прикованный к месту. Ее рука нырнула в складки золотистой юбки и извлекла маленький камень, темно-красный в черных прожилках.
– Ты знаешь, что это? – спросила она. Он покачал головой. – Это Кровь-Камень. Он способен творить чудеса, но его надо кормить. Ты накормишь мой Кровь-Камень?
– Бог мой! – прошептал он, пятясь от серебряного пистолета, который достала Шаразад, как зачарованный глядя в черное дуло.
– Меня удивляет, почему величайшие умы Атлантиды не изобрели подобной милой игрушки. Такая чистая, такая смертоносная, такая бесповоротная!
– Прошу вас, фрей. У меня жена… дети. Я же никогда не делал вам ничего плохого…
– Ты оскорбляешь меня, варвар, уже тем, что существуешь. – Пистолет замер, и пуля пробила ему сердце. Он упал на колени, потом вытянулся на земле лицом вниз. Шаразад перевернула его на спину носком сапога и положила Кровь-Камень ему на грудь. Черные прожилки сузились и исчезли.
Она села возле трупа, закрыла глаза и сосредоточилась на своей победе. В ее сознании сложился образ, и она увидела Нои-Хазизатру – безоружного, словно просящего, чтобы его схватили. Но между ней и желанной местью возникла черная тень. Лицо было неясным пятном, но она сосредоточилась еще больше и узнала человека из «Отдыха путника», но только теперь глаза у него были языками пламени, а его руки держали змей с острыми клыками, несущими смерть. Удерживая этот образ, она воззвала к своему повелителю, и у нее в сознании появилось его лицо.
«Что тебя тревожит, Шаразад?»
«Взгляни, Владыка, на этот образ. Что он означает?»
«Огненные глаза показывают, что он беспощадный враг, змеи показывают, что в его руках есть сила. А позади него стоит отступник, посмевший пророчить?»
«Да, Владыка. Он здесь, в этом нелепом мире».
«Захвати его. Я хочу, чтобы он был у меня. Ты поняла, Шаразад?»
«Да, Владыка. Но скажи мне, почему мы не имеем больше дела со Скейсом? Я думала, их ружья будут нам полезны».
«Я открыл врата в другие миры, куда более могущественные. От твоего варварского царства очень мало толка. Если желаешь, возьми десять центурий Кинжалов и науськай их на кровь варваров. Да, Шаразад, сделай так, если это доставит тебе удовольствие».
Его лицо исчезло. Десять центурий Кинжалов! Никогда еще она не командовала таким их числом. О, и будет большим удовольствием составить план битвы, а потом насладиться громом выстрелов, воплями умирающих. Быть может, если она отличится, то получит командование над людьми, а не над этими мерзкими чешуйчатыми тварями из-за врат. Погрузившись в мечты, она не услышала дальние выстрелы.
Клем Стейнер получил две пули. На груди расплывалось красное пятно, а левая нога горела огнем – по краям рваной раны с кровью смешивался пот. Лошадь под ним убили, однако он сумел попасть по крайней мере в одну из преследовавших его тварей.