Но представив себя стоящую перед ним в нелепой, топорщащейся во все стороны одежде (руки по швам я опустить никак не могла), с огромным бантом на животе, в шляпе, со шваброй на плече, на которой как хоругвия болталась тряпка, красную и запыхавшуюся – я сама едва удержалась от смеха. Но огромным усилием воли мне удалось сохранить серьезное выражение на лице.
Между тем Михаил никак не унимался. Он хохотал как безумный, вытирая обеими руками катящиеся по лицу слезы, чем еще больше размазывал свою грязь. Хотя размазывать больше там уже было нечего. Грязь на Мишкином лице просто перемещалась с места на место при помощи его не менее грязных рук. Я не выдержала, отбросила в сторону швабру и достала из кармана дедовых штанов предусмотрительно прихваченное с собой зеркальце и сунула ему под нос.
- На себя лучше посмотри – язвительно сказала я ему.
Увидев себя в зеркале, Мишка просто свалился на пол, мне даже страшно стало, что он сейчас прямо на моих глазах умрет от хохота. Я решила переждать, когда у него закончится приступ безудержного смеха. Села на пол возле проема, прислонилась спиной к стене и подперла подбородок рукой. Я сидела, глядела на трясущегося от смеха чумазого Мишу и усиленно старалась думать о тяжелой женской доле. Вот она – мужская неблагодарность, я ему одежду принесла, а он...
Наконец Миша отсмеялся, подполз и сел рядом со мной. Он выглядел обессиленным. Время от времени он еще издавал возгласы: «Ой, не могу...!» И опять начинал колотится от смеха. Но я уже понимала, что это так сказать, остаточные явления.
- Я так понимаю, что из-за твоего теперешнего состояния в подземных ход мы сегодня уже не попадем – ядовито сказала я.
- Почему же не попадем, обязательно попадем – вытирая слезы, ответил Михаил – Все приведения мужского пола сегодня будут твоими. Ты их всех сегодня очаруешь. Вот только почему ты взяла швабру, а не метлу?
И произнеся это, он опять зашелся в безудержном смехе.
- Потому что метлой не так удобно бить по твоей глупой голове – зло прошипела я, вскакивая на ноги.
- Если хочешь, можешь переодеться – сказала я и показала ему на стопку одежды.
- Зачем? – оглядев себя, спросил Миша.
Я коротко взглянула на него. Да, весь грязный, в паутине... Действительно, зачем?
- Тогда хоть шляпу надень.
Выбрав самый легкий фонарик, я попыталась прикрепить его к своему «поясу». Но как ни старалась его закрепить, шарф все равно растягивался, фонарик сильно провисал и при ходьбе бил меня по бедрам. Это было очень неудобно. Но я решила не обращать на этот факт особого внимания и занялась шваброй. Прикинув, что ни одна научная экспедиция в мире не была особо удобной для ее участников, я собралась терпеливо перенести все ее тяготы.
В это время Миша подошел к противоположной стене, на что-то нажал и открыл дверь в оружейную. Я уже намертво закрепила тряпку на швабру, и мне очень хотелось пройти в оружейную вслед за ним, но я боялась отойти от проема, чтобы дверь в подземный ход не закрылась. Пока Михаил возился в оружейной, я попробовала шваброй снимать паутину с потолка. Получилось неплохо. Это меня воодушевило. Все лучше, чем собирать паутину на голову.
В это время Мишка выбрался из оружейной, держа в каждой руке по пистолету, он их так любовно оглядывал, что мне даже стало смешно.
- А гранату ты взял? – нарочито серьезным голосом спросила я.
- Зачем? – удивился он.
- А пистолеты зачем?
- На всякий случай – ответил он.
- Тогда бери еще и ящик с патронами...
- Зачем? – тугодумничал Мишка.
- А отстреливаться чем будем? – не унималась я – Ты же явно воевать с кем-то собрался.
С сожаление взглянув на пистолеты, Миша вновь скрылся в оружейной. Когда он через минуту появился на пороге, за его поясом торчал всего лишь один пистолет. Да, мальчик в детстве явно не доиграл в войнушку...
Я вздохнула, взяла швабру, и, забыв включить фонарик, решительно шагнула в подземный ход... Я шла, самозабвенно махала шваброй, сбивая свисающую с потолка паутину, и усиленно делала вид, что занимаюсь очень важным делом. Хотя уже сразу стало понятно, что от моей швабры практически нет никакой пользы. Паутина висела на разной высоте и в самых разных местах. В принципе можно было бы просто пустить вперед Мишку, а самой спокойно идти сзади. Тяжелый фонарик немилосердно дубасил меня по ногам. Через пятнадцать минут у меня онемели руки, а швабра стала казаться просто неподъемной. Но я стойко переносила лишения. Не могла же я признаться Мише, что опять сморозила очередную глупость.