- Твое горе о погибшем брате очень трогательно, - сказал Линдьян, - но я все-таки не понимаю, как это произошло.
- Потому что ты смотрел на Родьюла. А я его не перевариваю... не переваривал. Поэтому следил за Шэнноу. Он вытащил пистолет, еще не договорив, и так плавно, что Родьюл слишком поздно понял, какая опасность ему угрожает.
- Но ведь Родьюл должен был знать, что Шэнноу будет сопротивляться?
- Разумеется. Но тут всего важнее поймать момент. Он задал Шэнноу вопрос и ждал ответа. Сколько раз и ты и я поступали так же? Это не играло роли, потому что нашим оружием были мечи и кинжалы. Но эти пистолеты... они допускают внезапность. Родьюл ждал переговоров, тревоги, страха... даже просьб о пощаде или попытки бежать. А Шэнноу всего лишь убил его.
Линдьян кивнул:
- Ты это предвидел, верно? Ты именно этого и ожидал?
- Да, но результат превзошел самые радужные мои надежды. Все дело в пистолетах, Линдьян. Мы можем без труда освоиться с их употреблением, но не с теми переменами, которые они вносят один на один. Вот это-то я и пытался сказать раньше. Меч, копье или булава превращают бой в своего рода ритуал. Противники примериваются друг к другу, ищут слабины в защите, рискуют жизнью, прибегая к хитрым приемам. И все это требует времени. А пистолет? Достаточно одного биения сердца, чтобы человек превратился в труп. Шэнноу понимает это. Он всю свою жизнь имел дело с таким оружием. Оно не требует ни ритуалов, ни понятий о чести. Враг существует для того, чтобы застрелить его и забыть. Он не будет зажигать свечей душе Родьюла.
- Так как же мы сразимся с ним? Убивать его из засады нам запрещено. Нам придется сойтись с ним лицом к лицу.
- Он выдаст нам свои слабости, Линдьян. Сегодня ночью мы войдем в его сны, и они Дадут нам ключ к нему.
Шэнноу и Нои устроились на ночлег с подветренной стороны холма. Иерусалимец все время молчал, а потом отошел и сел в стороне от своего спутника, глядя на город, который им предстояло посетить утром. Настроение у него было мрачным и печальным. Давным-давно он сказал Донне Тейбард: "Каждая смерть умаляет меня, госпожа". Но остается ли это правдой и сейчас? Казнь Веббера была первой - невооруженного человека он заставил встать, унизил перед всеми и пристрелил. Ну а человек в толпе ничего не сделал, только возразил - и за это тоже упал мертвым.
Чем ты теперь отличаешься от разбойника, Шэнноу? - Ответа не было. Он старел, стал медлительней и больше полагался на опыт, чем на быстроту. Хуже того: он подогнал себя под славу, которая шла о нем, и допустил, чтобы ужас перед легендой вынуждал более робких людей уступать его воле.
- Ради чего? - прошептал он. - Разве мир стал лучше? Разве Иерусалим стал ближе?
Он подумал о беловолосом голодом человеке, который встретился с ними. Был ли это поединок? Нет, это было убийство. Молодому воину не оставалось ни единого шанса. Можно было бы подождать и встретиться с ним на равных... Но зачем благородство? Честная игра?
"А почему бы и нет? Прежде ты верил в такие добродетели".
Он протер усталые глаза, и тут к нему подошел Нои.
- Вам хочется побыть одному?
- Я буду один, останетесь вы со мной или нет. Но садитесь.
- Говорите, Шэнноу. Пусть слова очистят душу от желчи.
- Желчи во мне нет. Я думал об Охотнике.
- Понимаю. Его звали Родьюл, и он убил очень многих. Меня удивила легкость, с какой вы отправили его в могилу.
- Да, это было легко. С ними со всеми легко.
- И все-таки это вас тревожит?
- Иногда. По ночам. Когда-то я убил ребенка, оборвал его жизнь по ошибке. Он тревожит меня. Он преследует меня в моих снах. Я убил столько людей, и это становится таким легким!
- Бог создал человека не для одиночества. Подумайте над этим, Шэнноу.
- По-вашему, я не думал? Один раз я попытался, но еще до того, как я ее потерял, мне стало ясно, что это не для меня. Я не создан для счастья. Меня терзает неискупимая вина перед этим ребенком, Нои!
- Это не вина, мой друг. А горе. И тут есть разница. Я не хотел бы обладать вашим искусством, но тем не менее оно необходимо. В моем собственном времени у границ моей страны обитали дикие племена. Они устраивали набеги и убивали. Пендаррик их уничтожил, и мы все начали спать спокойнее. До тех пор, пока человек остается охотником-убийцей, будет существовать нужда в воинах вроде вас. Я могу носить свои белые одежды и молиться без тревог. Зло облекается в черное. Но всегда нужны серые всадники, чтобы охранять границу между добром и злом.
- Мы играем словами, Нои. Серый цвет лишь более светлый оттенок черного.
- Или более темный оттенок белого. Вы чужды злу, Шэнноу. Вас томят сомнения в себе. И это вас спасает. Вот в чем опасность для Пастыря. У него нет сомнений - поэтому он способен сотворить страшное зло. Вот что стало причиной падения Пендаррика. Нет, вы в полной безопасности, Серый Всадник.
- В безопасности? Кто может надеяться на безопасность?
- Тот, кто ходит с Богом. Давно ли вы искали Его слово в вашей Библии?
- Слишком давно.
Нои протянул Шэнноу его Библию в кожаном переплете.
- Божьему человеку не может угрожать одиночество. Шэнноу взял Библию.
- Возможно, мне следовало посвятить свою жизнь молитвам.
- Вы пошли по уготованному вам пути. Бог использует и воинов, и священнослужителей. Не нам судить о его помыслах. Почитайте, а потом усните. Я помолюсь о вас, Шэнноу.
- Помолитесь о мертвых, мой друг.
Когда конь взвился на дыбы и был убит, Шэнноу спрыгнул с седла, больно ударился о землю, перекатился и встал на колени с пистолетами в руках. Грохот выстрелов, вопли напавших на него замерли. Шорох сзади! Шэнноу извернулся и спустил курок. Мальчика швырнуло в траву. Затявкал щенок, подбежал к мальчику и облизал его мертвое лицо.
- Какой ты мерзкий человек! - раздался голос. Шэнноу заморгал и обернулся. Совсем рядом стояли два молодых человека, Белые волосы, холодные глаза, - Это была случайность, - сказал Шэнноу. - На меня напали... Я не понял.