Жирные судовые крысы радовались жизни, как входящие в силу котята: резвились, бегали друг за другом, не обращая на меня никакого внимания. Им тоже, наверное, за три с половиной месяца осточертели одни и те же небритые рожи. Вот они и бесились, жаждали впечатлений и перемен. Умные твари...
С чего же в действительности начинается Родина, если граница еще на замке? Советский чиновник живет по инструкции. Все его действия предсказуемы и больше похожи на ритуал. Экипажи судов собирают в самом большом помещении, пересчитывают по головам, сверяют фото на паспортах с реальными мордами. Ищут также лишних людей, сиречь — нарушителей государственной границы СССР. В наших условиях это те, что не упомянуты в «судовой роли». Впрочем, на братьев-подводников это правило не распространяется. У них есть паспорта и конкретная бумага с печатью, заверенная командиром подводной лодки. Да и внутренний голос подсказывает: добрая треть стражей границы, ступивших на борт нашего СРТ, знают Квадрата не понаслышке. — А гости-то наши ведут себя как хозяева, — Вовка как будто подслушал все мои мрачные думы и теперь озвучил их вслух.Я с подозрением посмотрел на него. — Нет, ничего. Орелик открыл очередную банку и опять замурлыкал себе под нос знаменитую песню Бернеса. — С чего это ты взял? — Сам видел. Стоял, разговаривал с капитаном по поводу твоего пива, а они как раз выходили из радиорубки. Чтоб было не так заметно, все трое в гражданку переоделись. Слышь, а Палыч какой странный! Сам на себя не похож: потухший, рассеяннный. На меня вроде смотрит, а глаза где-то там, далеко… Это было невероятно. Настолько невероятно, что я запаниковал. Ну, ладно подводники, эти хлопцы заточены на меня, работа у них такая, но чтобы Сергей Павлович?! Я представил себе капитана, равнодушно взирающего, как незваные гости, вопреки традициям и уставам, открыто хозяйничают в святая святых нашего СРТ и чуть не завыл. — Что-то мне, Вовка, немного не по себе, — сказал я слабеющим голосом, — голова вроде как кружится. Ты это… проводи меня до салона. — Голова кружится? — встрепенулся электромеханик, — Так мы это на раз! Мне сестра положила в аптечку… Я довольно невежливо толкнул его в бок: — Проводи! Так надо! Опираясь на Вовкину руку, я покинул каюту. К месту общего сбора мы гребли, выбирая людные тропы: мимо мостика, капитанской каюты. Еще не спустившись по трапу к пяти углам, я понял, что Стас где-то тут. Он тоже услышал наши шаги. Звучавший внизу смех оборвался. Я принялся усиленно припадать на левую ногу и повис на Орелике. Гости курили чуть сзади и в стороне, у открытого тамбура, ведущего на главную палубу. Я спиною почувствовал острые взгляды. В них не было ни зла, ни агрессии — холодное любопытство. Что я для конторских? — рутина. Есть дела, важнее, поинтересней. А ведь были сегодня в радиорубке, просканировали журнал, прочитали доверенности. Могли бы и насторожиться… — Антон! Я даже не вздрогнул. — Анто-он!!! — Слышь, Моркоша? — Вовка толкнул меня локтем, — тебя, вроде, кличут. Я настолько вошел в роль, что с трудом обернулся, обвел горизонт блуждающим взглядом. Никого не узнав, сделал «ручкой» приветственный жест.
В салоне кипела работа. Было душно и людно. Взглянув на мою рожу, кто-то поднялся со стула и подвинул его ближе ко мне. — Что с ним? — удивленно спросил рыбмастер . — Перепил, — пояснил Орелик, — с каждой минутой все больше охреневает. Я сунул свой паспорт в чью-то протянутую ладонь и с шумом упал рядом со стулом. Сержант пограничных войск посмотрел на меня с подозрением: не наркоман ли? Уловив запашок застарелого перегара, успокоился и поставил отметку. Сразу несколько человек кинулись меня поднимать. А подняв, сопроводили в укромный угол и прислонили к стене. Там я и сидел со страждущим видом, прикрыв глаза, старательно изображая основательно «поплывшего» человека. Ничего, мол, не понимаю, не соображаю, на любые вопросы отвечаю невнятно, и невпопад. Иногда не отвечаю совсем. В глазах — единственное желание: доползти до кровати, упасть и уснуть. Окружающее пространство тут же наполнилось гулом: всплесками мыслей, эмоций, несказанных слов. Я активировал внутренний фильтр, переключился на персоналии. Прежде всего — на Стаса. Он подоспел на шум и стоял теперь у дверей, разыскивая взглядом меня. В том, что деваться мне некуда, этот прожженный волк нисколько не сомневался. Его беспокоило, что таблетки действуют «как-то не так».
Примерно оттуда же доносились незнакомые голоса. Я прислушался: — Вижу, что это огнетушитель… Онищенко, посвети… а в огнетушителе что? — Мне-то почем знать? — недовольный голос старпома. Ага, это таможня, досмотровая группа. Все общие территории по приходу прочесываются мастерами корабельного сыска. Общие — значит, ничьи. Если что-то найдут, никто персональной ответственности не понесет. Огнетушитель у нас в нише, на переборке, напротив каюты Виктора Аполлоновича. Значит, начинают оттуда — Онищенко, запиши: коробок из-под спичек, а в нем две купюры по сто долларов. Чьи деньги, товарищ старший помощник? — Американские. А чьи конкретно, мне почем знать? Может, они уже года два здесь лежат? Ого! Кажется, таможню можно поздравить с почином. Не часто они вскрывает огнетушители. Только когда знает конкретно, что там что-то есть. Не перевелись еще в экипажах штатные стукачи. Как они, интересно, держат связь со своими работодателями, если эфир у меня под контролем? — Антон, эй, Антон! — чей-то локоть воткнулся мне в ребра. — Спишь, что ли? Тебя спрашивают! Я встрепенулся, поднял глаза. — Оружие, боеприпасы, наркотики? — обращаясь ко мне, переспросил представитель таможни. — М-м-м? — промычал я, до конца не врубаясь, что бы это могло значить? Неужто подбросили?! — Да нет у него ничего: ни денег, ни совести, — успокоил начальство кто-то из моряков. — Нет, — подтвердил я и снова упал на пятую точку. — Оружие, боеприпасы, наркотики? — опять повторил чиновник, переводя взгляд на Виктора Аполлоновича. — Та вы шо? Откуда ж им взяться? Реф суетится. Своими повадками, хитрым взглядом и, особенно, бородой, он смахивает на Мефистофеля. — Почему не указано, что нет таковых? — таможенник долго смотри в бесовские глаза, верит. — Вот здесь, аккуратненько, возьмите и допишите! Насколько я понял, вопрос шел по кругу. Значит, дело идет к концу. Каждый из нас имеет последний шанс «чистосердечно раскаяться». Самое время вытащить из заначки «левый» товар и «тебе ничего не будет». Все, что не отражено в декларации, с этой секунды считается контрабандой. Если честно, трудно с нами служивым людям. Вэкипаже полный интернационал. От водки и сала никто еще не отказывался и русский язык вроде бы разумеют. Но не все в полном объеме. Взять, например, Матлаба-Гурбан-Оглы — нашего матроса без класса. Он натурально спустился с гор и подался в моря с единственной целью — заработать на калым за невесту. Он с месяц назад телеграмку ей настрочил: «Минэ пирход Акурэр 27 июул». Можно представить, что такой человек может сделать с декларацией, выдаваемой в единственном экземпляре. Ведь это — бланк строгой отчетности.
О таможенниках в рыболовецком флоте ходит много легенд. Распускают их сами же мастера корабельного сыска. Дескать, как ты не прячь — а все равно найдем. Уверяю вас, что это не так.В бытность мою на «Рузе», подошли к нашему капитану представители Ленинградской таможни. Хотим, де, устроить учения для молодежи, проверить квалификацию, показать мастер-класс. Пособите, мол, Юрий Дмитриевич, спрячьте на судне лишнего человека, а они его будут типа искать. Ну и, само собой, магарыч на стол. Дабы подогреть интерес, ударили по рукам: найдут — не найдут, а если найдут, то как быстро. Наверное, на кону стояло что-то серьезное. Жуков собрал экипаж, проинструктировал: — Условия приближены к боевым: прячьте так, чтобы не нашли, а за водкой дело не станет. Для чистоты эксперимента «лишнего человека» решили избрать из наших. Им стал матрос Серега Ширшов. — В нашем деле главное — интуиция! — напутствовал молодых начальник ленинградской таможни. — С Богом, сынки, поехали! Минул час. Наставники молодежи ехидно посмеивались. На исходе второго часа стали испытывать легкое раздражение. Поисковые группы обшарили пароход, простучали все переборки, вскрыли горловины цистерн, но никого не нашли. Высокие гости обеспокоились, но виду не подавали. Продолжали выпивать и закусывать. — В нашем деле главное — интуиция, — сказал, наконец, начальник таможни. — Не умеют ловить мышей — пусть работают без обеда. — Пусть работают, — со скрытой издевкой сказал Жуков, — до вечера далеко. Мы своего, кстати, уже покормили. Тут их, что называется, крепко заело. — Подъем, мужики! — мрачно сказал кто-то из ветеранов. — Пора прекращать эту комедию. Не иголку ведь ищем, а человека. И где? — на серийном сухогрузе польской постройки! Кто не знает эту коробку как свою собственную квартиру, прошу поднять руки. Нет таковых? Тогда за работу! Дело нашей профессиональной чести разыскать условного нарушителя государственной границы СССР в кратчайшие сроки. Тем более, ящик мы с вами уже проспорили. Старая гвардия без разведки ринулась в бой. Впрочем, ничего нового в области тактики и стратегии они не внесли. Все так же проверялись на слух переборки, повторно вскрывались горловины и люки. Когда дело дошло до отверток, и сваек, Жуков не выдержал: — Не стоит ломать интерьер. Нарушитель находится на открытом пространстве. — Наши люди ходили вокруг него и не смогли обнаружить? Вы это хотите сказать? — уточнил начальник таможни. — Как минимум, три раза, — подтвердил капитан. — Покажите. И я вам поверю. Серега Ширшов стоял на палубе верхней надстройки. Был он накрыт брезентовым чехлом от пелоруса, который для пущей правдоподобности был принайтован двумя линьками. Кроме него там, собственно, почти ничего не было: корабельная мачта, антенна локатора, да пара репитеров гирокомпаса. Об этих учениях долго потом ходили легенды в Ленинградском порту. Все, кроме нас, удивлялись. А чему удивляться? Человек существо разумное. Ему сказали стоять тихо — он и стоит. Вы попробуйте спрятать на судне пару живых обезьян. Вот это задача не для средних умов. Года четыре назад «Руза» стояла на африканской линии, трелевала в порты Прибалтики эбен — черное дерево. Мартышек в том Камеруне, что в Архангельске снега. Вот мужики и наловчились их провозить, минуя таможню без всякого санитарного паспорта. Любители южной экзотики хватали товар на ура, по очень приличной цене, с доплатой за риск. Секрет был до неприличия прост. Когда мартышки осваивались в новой для себя обстановке, приходил человек в зеленой фуражке. Он брал в руки широкий солдатский ремень, и бил обезьян смертным боем. Они, естественно, прятались. Дорога домой длинна, обезьяний умишко короток. Все плохое забывается быстро. Мартышки теряли бдительность, но опять приходил человек в зеленой фуражке, и опять начинал экзекуцию. И так несколько раз, до самого порта. В порту, как обычно, на борт поднимались таможенники в окружении пограничников. Это, как минимум, шесть зеленых фуражек. Вот тут-то, согласно учению академика Павлова, и срабатывал условный рефлекс. Обезьянки боялись даже дышать. Мужики потом диву давались: в каких потаенных местах пережидала лихо их хвостатая контрабанда? В общем, любая задача человеку по силам, если решать ее творчески. Взять того же Виктора Аполлоновича. Вот черти его понесли вскрывать этот огнетушитель! По нему ногтем щелкни — дурак догадается, что он пуст. А почему пуст, если месяц как перезаряжен? Подобный вопрос влечет за собой действие, а действие — это непредсказуемость результата. Вот взял бы он клейкую ленту и прикрепил свои деньги по обратную сторону стенда с портретами членов Политбюро. Таможенник бы трижды подумал, прежде чем сунуть туда свой нос...