— Советы Трудящихся Всех Классов? Хм, насколько я понял из писем, Климов предлагает считать «трудящимися» и офицеров, и даже чиновников. В чём тогда различие его «Свободных Советов» с прежними Земствами и Городскими Думами, избранными при «временных» по «четырёххвостке»[3]?
— Кое-чем отличаются, товарищ Алгасов. По мнению Климова, каждая категория городских и сельских трудящихся должна иметь представительство в новых Советах соответствующее её процентной доле в населении данной местности, а на всероссийском уровне — в населении страны. Буржуи же могут избираться только избавившись от своего дела, путём продажи кому-то другому, но не родственнику, либо государству, и занявшись чем-то другим. Ибо иначе будет конфликт интересов, а по выражению полковника, «люди не ангелы, и большинству своя шерсть дороже государственной». Что до офицеров и чиновников, он считает, что работая на государство и получая за это жалованье от казны, они ничем принципиально не отличаются от рабочих казённых заводов, или железнодорожников государственных дорог, или служащих почт и телеграфа, или учителей. А тот, кто работает на страну, по мнению полковника, должен иметь своё представительство во власти.
— Н-да, и ведь трудно поспорить. Хитёр, хитёр этот Климов. Архиловок, как говорит Ленин. И в городах и на селе такая программа должна понравиться. Но это совсем новая теория, товарищи. Хотя, климовские проценты не напоминают ли курии на выборах в царскую Госдуму?
— Ничуть, товарищ Устинов. Курии царская власть использовала чтобы искусственно получить помещичье и буржуазное большинство депутатов. Вспомните, в помещичьей землевладельческой курии один выборщик от двух тысяч, в буржуйской городской — один от тридцати тысяч, в рабочей один от девяноста тысяч, в крестьянской один от почти полутораста тысяч! У Климова всё ровно наоборот. Именно крестьяне, которых в населении более четырёх пятых, будут наиболее представленными, следом рабочие, которых свыше одной десятой, затем все остальные. Собственно, об этом написано в программе СДПР, с которой мы все уже ознакомились. И по мнению наших товарищей на юге, Климов твёрдо намерен её выполнить.
— Ну что же, лично мне импонирует такой подход Климова и его партии к правам народа. Но не слишком ли полковник упирает на государственность? Большевики этим тоже грешат, а про опасность бюрократии уже было сказано. К тому же, эти жестокие расправы с анархистами в Одессе, газы в одесских катакомбах, штрафбаты. До такого ни царские каратели не додумывались, ни Корнилов в прошлом году. Да и Дзержинский с ВЧК в сравнении выглядят детьми. Не получим ли мы в итоге, товарищи, нового Бонапарта, хоть и в социалистическом мундире, как пишут газеты, подпираемого военщиной и полицейщиной? Как-то не хочется, чтобы наша революция тоже закончилась новым Императором, и даже Первый Консул меня не устроит.
— Пока что это не более чем газетные сплетни и пропаганда его врагов, товарищ Штейнберг. Судя по тому, что нам известно, Климов и его партия не стремятся монополизировать власть в своих руках, чем грешат те же большевики. В Совет Государственных Комиссаров в Одессе они привлекли всех кто согласился: нашу партию, татарских социалистов, крымских меньшевиков, большевиков выступающих против Ленина и его вернувшегося из эмиграции окружения, скомпрометированного сомнительными зарубежными связями, даже правых эсеров из непартийного Крестьянского Блока. Отказавшиеся, вроде меньшевиков-оборонцев и основной массы правых эсеров, сделали это по собственной воле. Как и у нас, начиная с октября-ноября, кстати. Из писем наших товарищей видно, что бюрократию Климов любит не больше вашего, и выступает за утверждение самоуправления всюду где только можно. В разговоре с нашими товарищами в Николаеве, и другими членами Освободительного Комитета, созданного после изгнания большевиков, он заявил: «Людей надо приучать к самостоятельности и ответственности. Если будут надеяться только на правителей и чиновников, сами не заметят, как те предадут, ограбят до нитки, и заведут в полную задницу, тунеядства своего, корысти и властолюбия ради».
3
«Четырёххвосткой» в России в революционное время называли всеобщее, прямое, равное и тайное голосование, в отличие от выборов в царское время, с имущественными и образовательными цензами, и несколькими ступенями выборщиков.