Самым проворным оказался толстый коротышка. Увидев, что стало с его друзьями, он выскочил за дверь, взывая о помощи. Диего подобрал стилет и вышел следом. Узкий коридор был идеальным местом для бойни. «Раз мне позволено только защищать собственную жизнь, значит так тому и быть. Клятву я сдержу!» И он защищался, убивая всех на своем пути, пока не грянули ружья подоспевших стрелков.
Диего медленно сел, облокотившись о кирпичную стену. Ощущения были, как после попойки. Невыносимая жажда, гудящая голова, затекшие мышцы. Но волновало его не это. Он оглядел себя, пытаясь понять, почему до сих пор жив? От груди до ног его словно облили дегтем. Провел ладонью по животу, размазывая густую слизь, в которую превратилась кровь в сыром подземелье. Пальцы нащупали затянувшиеся раны. «Этого не может быть!» Диего вспомнил кошмарные видения, от которых до сих пор ломило грудь. Отодрал прилипший к телу крестик и удивился, каким непривычно легким тот показался. Что за чертовщина?
Встал, поражаясь, что не почувствовал боли. За спиной раздался шорох, заставивший его резко обернуться. В дальний угол соседней клетки забился узник в грязных обносках.
–Господи Иисусе, – пробормотал пленник, глядя на Диего обезумевшими глазами. Он принялся истово креститься, зажимая рот свободной рукой. На полу его камеры рядом с грудой тряпья стояла глиняная кружка. Больше не обращая внимания на оборванца, Диего протянул руку между прутьями и схватил ее. «Только бы не моча!» – мелькнула мысль, и он, задержав дыхание, жадно выпил все до дна.
Вода воняла тиной, но в тот момент она показалась вкуснейшим напитком, что ему довелось пробовать в жизни. Он еще не успел отдышаться, как в глубине темного подземелья заскрипели несмазанные петли. В возникшей полоске света Диего различил силуэт. Дверь с лязгом закрылась, и в наступившей тишине послышалась мерная поступь.
–Он здесь! – истошно завопил из соседней камеры перепуганный узник, указывая на Диего.
Фонарь в руках надзирателя закачался, шаги зазвучали чаще. Стараясь не шуметь, Диего сунул кружку между прутьев и лег на пол камеры в лужу собственной крови.
–Здесь! Сюда! – оборванец кричал все громче, – Дьявол забрал его тело! Я видел!
–Чего ты орешь, пес! Заткнись! – отдуваясь, рявкнул надзиратель низким, простуженным голосом.
–Это Дьявол! Я видел! – оборванец не умолкал.
–Заткнись! Иначе я с тебя шкуру сдеру!
Надзиратель топтался перед камерой, видимо раздумывая, войти внутрь или нет. Диего лежал с закрытыми глазами, готовый оказаться на ногах в мгновение ока.
–Мы все умрем! – оборванец не мог успокоиться.
–Угу, конечно. Сдохнешь прямо сейчас, если не заткнёшься! Уж я об этом позабочусь! – угрожающе прорычал надзиратель.
Диего ловил каждый шорох, боясь упустить подходящий момент. Он ждал, что вот-вот раздастся скрип замка. Но его камеру так никто и не открыл. Ботинки застучали по каменному полу. Надзиратель двинулся по коридору обратно, раздраженно ворча себе под нос:
–Останусь голодным – придушу засранца! Сожрут же все без меня и не подавятся!
Бормотание становилось едва различимым, эхо разносило его шаркающие шаги, пока они окончательно не стихли вдали. Хлопнула дверь, и в подземелье вновь воцарилась тишина. Диего открыл глаза и уставился в потолок. Надежда на побег испарилась. Видно, охрану предупредили быть с ним осторожней. «Сгноят здесь заживо, и никто не узнает», – подумал Диего. Непроизвольно провел рукой по затянувшимся ранам. Две тяжелые пули из штуцера в живот. Он побывал во многих передрягах, но не встречал человека, выжившего после такого ранения. А он жив! Сколько он провалялся в камере? Ночь? День? Лишь пара шрамов напоминала о смертельном ранении. Диего потянулся за крестиком. «Неужели все благодаря тебе?»
Крестик в руках завибрировал, пальцы, касающиеся холодного металла, стали неметь. Диего перехватился за нить и с опаской поднес его к глазам. Очертания граней размывались все сильнее и сильнее. Диего часто заморгал, думая, что ему померещилось, и тут от креста повалил густой белый дым.
Диего вскочил, сорвал его с шеи и отшвырнул подальше от себя. Крестик пролетел между прутьями решетки и упал в проходе, оставив за собой клубящийся след. Дым быстро расползался по подземелью. «В день грядущий и в тот же час Индульгенция покинет бренный мир, и белый дым возвестит об этом», – вспомнил он строчку из письма. Густая пелена поглотила свет фонарей. Подвал окутал белесый мрак.