— По-моему, сейчас не до шуток! — Думанский поспешил охладить пыл не к месту и не ко времени развеселившегося коллеги. — Что же до моего спасения, так то, что для науки нонсенс, доступно лишь религиозному сознанию как проявление извечного Высшего Промысла. Просто меня мой святой спас: Господь заботится о тех, кто не забывает о Нем. А вы — наука, сорочка! «Суха теория, мой друг…»[34]
Алексей Карлович, не забывавший своих германских корней и Гёте противоречить не смевший, только развел руками:
— Против вашей горячей веры мне нечего возразить! Только, ради Бога, будьте осторожнее и не теряйте бдительности, а посему, милейший, настоятельно прошу и в дальнейшем вашей помощи по расследованию вышеуказанного дела и успешному исполнению сверхсекретного плана, в который я посвятил вас под свою ответственность. Я сам срочно уезжаю в Первопрестольную для координации действий с московскими подразделениями наших ведомств, но в случае поступления какой-либо новой чрезвычайной информации, связанной с Сатиным, или возникновения дельных предложений по плану смело обращайтесь к ротмистру Константину Викторовичу Семенову. Он, как я вам уже говорил, курирует вопрос подготовки операции по линии жандармского управления. Личность неординарная — из лейб-егерей, герой подавления боксерского бунта,[35] георгиевский кавалер за пекинский штурм. Человек, известный своим бесстрашием, но вполне доступный, не ханжа — в Департаменте его кабинет вам любой укажет. Ну-с, в таком случае, желаю здравствовать, коллега! Нам с вами, чувствую, еще придется вместе порадеть «за алтарь, за Русь Святую и за Белого Царя».[36]
XII
Скинув на пол прямо в прихожей тяжелую, на енотах, шубу, освобожденный от этих «зимних вериг», Думанский рванулся прямиком в савеловскую гостиную, уже не обращая никакого внимания на недовольство прислуги. Здесь, в зале, он поставил на ковер невиданную современной работы вазу, высокую, сужающуюся кверху, с неизменными, «в росе», розами. Молли вышла навстречу гостю. В облике молодой хозяйки безошибочно угадывалось одно: явление Викентия Алексеевича не было для нее неожиданностью, более того, она как раз ждала прихода этого человека, с каждым днем становившегося ей ближе даже на расстоянии. Сначала, точно зачарованная, девушка опустилась на пол рядом с вазой и стала перебирать длинные стебли, осторожно трогая шипы и шелковистые лепестки, задумчиво водила пальцами по фарфору, повторяя причудливый рельефный узор. Казалось, она не столько любуется пышными розанами и вазой, исполненной подлинным мастером на изысканный вкус, сколько неосознанно пытается оттянуть миг, который может изменить всю ее жизнь.
Наконец, решившись, Молли подняла глаза на Думанского и протянула ему обе руки:
— Да что же это я! Цветы дивные — не оторваться… Право же, извините… Ну как вы? Как вы чувствуете себя, Викентий Алексеевич? Ведь были совсем ослаблены и вдруг решили ретироваться! Хорошо еще, догадались сообщить куда. Иначе я просто… с ума сошла бы…
— Пустяки, даже не вспоминайте — сейчас я, как видите, цел и невредим. Здоров вполне! Право же, нет никакого повода для волнений, да и не было.
— Слава Богу! — вырвалось у Молли. — Только как же это не было повода — я все эти дни на улицу выглянуть боюсь, до сих пор не могу опомниться! Страшно подумать, что с нами могли сделать эти кесаревские… мерзавцы, если бы не полиция… Как тут не волноваться…
— Полно вам, Мария Сергеевна, дорогая! Просто не следует никуда выходить без меня, а я теперь, с вашего позволения, буду ежедневно наведываться, — адвокат ободряюще улыбнулся. — Пока вы со мной, ничего не случится — ручаюсь! Решительно не стоит бояться: все меры к розыску Кесарева сыскная полиция уже приняла.
— А мне почему-то тревожно. Нужно было еще тогда не отпускать полицию, добиться, чтобы их непременно поймали по горячим следам. И как это я не сообразила — непростительное легкомыслие!
— Опять вы сгущаете краски — ну к чему? Самое страшное, что могло произойти, уже позади. Даже я больше не беспокоюсь: теперь дело в надежных руках!
Молли растерянно пожала плечами:
— Но тогда: налетели, исчезли — как в дурном сне… Ну что же? Пожалуй, вы меня убедили и лучше совсем не вспоминать, а раз все обошлось, пойдемте-ка со спокойным сердцем пить чай. Вы любите с молоком?
— Англичане называют это five o’clock[37] — у них это возведено в принцип, в ритуал, — с видом знатока заметил Викентий Алексеевич. — Я только «за»! Сейчас, кстати, ровно пять — выходит, сам Бог велел. Теперь уж нам никто не помешает.
35
В 1899–1901 гг. Северный Китай охватило народное антиимпериалистическое Ихэтуаньское восстание против иностранного вмешательства в экономику и внутреннюю политику, начатое тайным обществом «Кулак во имя справедливости и согласия». В июне 1900 г. ихэтуани вступили в Пекин. Войска крупнейших европейских держав, в том числе России, а также США подавили восстание (названное иностранцами боксерским).