— Боже, как мы рады, что эту гадость наконец-то спилят! — повторила миссис Вестермайер.
— Когда приходили маленькие люди, — рассказывал индеец, — большие сидели в темноте совсем без света и топали ногами.
— Это твои предки — большие? — спросила Катерина.
— Они самые, — кивнул он. — Сидели в темной комнате и громко топали ногами, так что не видели маленьких и не слышали, и никто не мог сказать, приходили они на самом деле или нет. Такие вот хитрецы.
— Вообще-то твои предки создали потрясающую культуру, — укоризненно заметила она.
— Суеверные трусы, вот кто они! — фыркнул Синее Небо. — Считали богами горы, скалы, деревья…
— Это называется «анимизм».
— Ну да, он самый.
Катерина отошла к концу стойки наполнить кому-то бокал. Оранжевое платьице почти не прикрывало ее сзади.
— Анимизм — обычное дело для первобытных культур, — заметила она, возвращаясь. — Взять хотя бы этих квантектилей…
— Которые поклонялись дереву? Ага, такие же суеверные трусы.
Катерина опять отошла. Слева, по ту сторону от выдающегося бюста миссис Вестермайер, послышался голос ее супруга:
— Когда ваш парень покончит с Большим деревом, закатим в его честь персональную вечеринку.
— Ему не понравится, — покачала головой Мэтьюз, — Том человек не компанейский.
— Понравится, вот увидите. Пускай он и не лезет в герои, но в душе такой же, как все. А жнецы наши уж точно поддержат. Вы не представляете, как оно нам осточертело! Чума, просто чума! Разве что болеют дома, а не люди, но мы так любим наши дома, что это почти то же самое.
— Ну, попробуйте… но, думаю, он откажется.
— Запущу сегодня пробный шар… Прямо здесь в гостинице и устроим. Заодно будет чем заняться. Вы, наверное, заметили, что у нас пока мертвый сезон. Во время жатвы вертимся как черти, и в посевную то же самое, а сейчас разве что присматриваем.
— Если б сеяли озимые, могли бы, наверное, и три урожая снимать?
— Нет, в весну, лето и осень три не втиснуть. На зиму мы засеваем поля люцерной, а ранней весной ее запахиваем, и отлично выходит.
— Да, земля у вас просто золотая.
— Почти, — усмехнулся коротышка.
— Еще виски, Кейт! — подмигнул Синее Небо и, получив заказ, продолжал: — Я своих предков за тупость ругаю. Соображай они чуть больше, добились бы всего того же, что и белые.
— Однако не добились, — вставила Мэтьюз.
— Вот-вот, не повезло им, ну и бизонам, само собой.
— При чем тут бизоны? — удивилась Катерина. — Ты же вроде из ирокезов, они бизонов не разводили.
— Ну да, ну да… один только маис, да и тот — смотреть не на что, на кукурузу не похож, початки как фасолевые стручки. За такое добро и воевать нет смысла. Бизоны — совсем другое дело… но их вообще никто не разводил, жили сами по себе. А потом пришел белый человек и всех извел. Может, и не у моих предков, но они были у всех индейцев, а я индеец! Пятьдесят миллионов их было, пятьдесят миллионов! А после прихода бледнолицых осталось пятьсот…
— Мне кажется, он пьян, — шепнул мэр, прячась за бюстом жены.
— Еще как, — кивнула Мэтьюз, приканчивая свой Старый Земной. — Ладно, мне пора на боковую.
— А ему не пора? — заволновался Вестермайер. — У вас там человек на дереве, а индейцу завтра управлять лебедкой, и вообще…
— Управлять он будет как всегда, — хмыкнула Мэтьюз. — Всем спокойной ночи! Отбой и конец связи.
Yggdrasill astralis.
Кора: от черной у основания ствола до темно-серой у вершины.
Внизу ствола и на основаниях нижних ветвей — крупно-бугристая с впадинами глубиной до 1,5 м.
Синее Небо проснулся еще до рассвета. Он всегда вставал рано, где бы ни находился и сколько бы ни выпил накануне. Сегодня он проснулся в постели Катерины и выпил вчера много, но чувствовал себя точно так же, как если бы почти не пил, а когда не пил совсем, до полной трезвости дело все равно не доходило.
Катерина еще крепко спала, и он не стал ее будить, а сразу тихонько оделся при свете розоватого сияния, исходящего из окна. Внутреннее освещение дома было огорожено черной ширмой. Очаровательная комнатка вечером вообще выглядела как детская, разве что кровать куда больше. Один только недостаток: потолок над кроватью уже начал подгнивать.
Выйдя из спальни, Синее Небо вышел через гостиную в парадную дверь. Рассвет вступал в свои права. Присутствие дерева ощущалось здесь постоянно: дом Катерины стоял близко к площади, и отсюда не было даже заметно, что верхушка дерева уже удалена. Его раскидистая крона маячила высоко над головой будто нетронутая.