Перед Павильоном Почитания Добродетелей снова прокатился гул. Глядя, как госпожа Ян прижимает царский венец Черной Пантеры к себе, я сказал: «Возьмите его себе, если хотите. Мне он вообще никогда не нравился». В возникшей суматохе я приготовился улизнуть, но мне не дала этого сделать моя бабка, госпожа Хуанфу. К этому времени стражники уже схватили обезумевшую госпожу Ян, и один из них затыкал ей рот траурной лентой. Я видел, как ее протащили вниз по ступенькам и уволокли из гудевшего, как улей, Павильона Почитания Добродетелей.
Ошеломленный, я никак не мог взять в толк, почему все вышло именно так.
На шестой день моего правления саркофаг с телом батюшки-государя вынесли из дворца. Длинная похоронная процессия растянулась до южного склона Тунчишань, где находились гробницы всех поколений правителей Се, а также могила моего младшего брата Дуаньсяня, умершего совсем маленьким. Во время процессии я в последний раз бросил взгляд на лицо усопшего батюшки-императора. Властитель, которому были подвластны когда-то небо и земля, гордый и отважный, беспечный и энергичный государь, лежал теперь, словно усохшая разлагающаяся колода, в саркофаге из камфорного дерева. Задумавшись о смерти, я ужаснулся. Я всегда считал, что царственный батюшка будет жить вечно, но теперь он мертв, и этот факт надо принимать как данность. Саркофаг вмещал немало погребальной утвари из золота, серебра, нефрита, агата и других драгоценных камней. Многое пришлось мне по вкусу, в том числе короткий бронзовый меч с рукояткой, украшенной рубинами. Так и подмывало протянуть руку и взять его, но я знал, что ничем из погребальных предметов батюшки-императора так вот запросто мне не поживиться.
Процессия колесниц остановилась в низине, у входа на царские могилы, и стала ждать, пока доставят красные гробы с царскими наложницами, которых предстояло похоронить вместе с батюшкой. Гробы следовали за нами. Я ехал верхом и по дороге сосчитал, что всего их семь. Мне рассказали, что вчера ночью в третью стражу[5] этим наложницам была высочайше пожалована милость повеситься на куске тонкого белого шелка. И вот прибывавшие красные гробы стали благоприятным образом расставлять вокруг могилы усопшего императора в форме Большой Медведицы вокруг луны.[6] Еще я слышал, что госпожа Ян, тоже удостоенная милости быть похороненной вместе с государем, отказалась покончить с жизнью сама и носилась босиком по дворцу, пока трое слуг не схватили ее и не удавили куском белого шелка.
Когда все семь гробов уже стояли на своих местах, из одного из них послышались глухие удары, и окружающие, услышав их, побелели от страха. На моих глазах крышка гроба медленно открылась, и из него поднялась госпожа Ян. Ее взлохмаченные волосы были усеяны опилками и красным песком, лицо — белое как бумага. Кричать, как несколько дней назад, у нее уже не было сил, и она лишь в последний раз махнула в сторону собравшейся вокруг толпы зажатым в руке указом о наследовании с государевой печаткой. Подбежавшие слуги заколотили крышку гвоздями, предварительно набросав в гроб земли и песка. Я считал: они загнали в крышку девятнадцать длинных гвоздей.
Все, что я знаю о царстве Се, мне рассказал буддистский монах по имени Цзюэкун, что означает «Озаренный Предел». Его, обладателя глубоких познаний, знатока боевых искусств, музыки, шахмат, каллиграфии и живописи, еще при жизни выбрал мне в наставники батюшка-государь. Во время изнурительных занятий, когда я целые дни проводил в холоде Зала Горного Склона, Цзюэкун не отходил от меня ни на шаг и всегда был готов что-то рассказать о двухсотлетней истории царства Се, о ее землях, простирающихся на девять сотен ли,[7] а также о деяниях правителей и погибших на поле брани военачальников. Он описывал каждую гору и реку в пределах наших границ и рассказывал, как живут наши подданные, которые выращивают просо и рис, занимаются охотой и рыбной ловлей.
Мне было лет восемь, когда меня стали одолевать маленькие белые демоны. Стоило зажечь светильники, как они запрыгивали ко мне на книжный столик, забирались даже на шахматную доску и скакали вокруг меня, чуть живого от страха. Заслышав мои крики, Цзюэкун прибегал и, выхватив меч, разгонял их. Так что с восьмилетнего возраста я почитаю моего наставника Цзюэкуна.
Я велел привести Цзюэкуна из Зала Горного Склона во дворец. Когда он опустился передо мной на колени, я обратил внимание, какой он печальный. Я заметил также, что в руке у него зачитанный «Луньюй»[8] с обтрепанными краями, что его халат буддийского монаха весь в дырах, а на соломенных сандалиях — темная грязь.
— Почему наставник явился с «Луньюем»? — поинтересовался я.
— Государь не дочитал эту книгу до конца. Я загнул страницу, где мы прервались, и принес, чтобы вы могли завершить начатое, — сказал Цзюэкун.
— Я теперь — император Се. С какой стати ты пристаешь ко мне с учением?
— Если властитель Се больше не станет учиться, убогому монаху придется вернуться в Кучжу — монастырь горького Бамбука — и жить там отшельником.
— Я не разрешаю тебе возвращаться! — ни с того ни с сего заорал я, выхватив из рук Цзюэкуна «Луньюй» и швырнув книгу на царское ложе. — Я не разрешаю тебе покидать меня. Если ты уйдешь, кто будет разгонять мне назойливых демонов? Эти маленькие белые демоны уже подросли и могут забраться ко мне за полог кровати.
Две молоденькие служанки прыснули в кулачок, еле сдерживаясь, чтобы не захихикать. Раздосадованный тем, что они, вне сомнения, смеются над моими страхами, я выхватил горящую свечу из подсвечника и запустил одной из них в лицо.
— Не сметь смеяться! — взвизгнул я. — Того, кто еще засмеется, прикажу отвезти к Царским Могилам и закопать заживо.
В царском саду под осенним ветром буйно распустились хризантемы, и куда ни глянь, везде проступала эта желтизна, от которой веяло отвратительным запахом смерти. Я отдал приказ извести все эти цветы, и садовники послушно подчинились. А потом втайне от меня доложили об этом моей бабке, госпоже Хуанфу. Лишь позже я узнал, что насадить хризантемы по всему саду — ее затея. Она любила эти цветы, отчасти из-за убежденности в том, что их ни на что не похожий аромат помогает при ее хронических головокружениях. Вдовствующая императрица, госпожа Мэн, однажды поведала мне по секрету, что каждую осень госпожа Хуанфу устраивает целое пиршество из хризантем, велит дворцовым поварам готовить из них и холодные блюда, и горячие супы по тайным рецептам для здоровья и долголетия. Но я был неумолим. Как можно глотать лепестки этих хризантем, ведь они напоминают холодные, застывшие трупы: это все равно что пожирать разлагающуюся плоть мертвецов — даже представить противно.
С ударом колокола я начал аудиенцию для своих главных министров и чиновников, на ней рассматривались доклады государю. По ту и другую сторону от трона восседали моя бабка, госпожа Хуанфу, и вдовствующая императрица, госпожа Мэн. Мои решения всегда основывались на взглядах, которые они бросали мне украдкой, или на их намеках. Я всегда принимал на веру их мнения. Я был уже достаточно взрослым, и мне хватало знаний, чтобы освободить этих двух женщин от негласного управления государственными делами, но предпочитал этого не делать, чтобы не следить за каждым своим словом и не отягощать голову раздумиями.
На коленях я держал банку для сверчков. Гнетущую атмосферу церемонии изредка нарушал сидевший в банке чернокрылый сверчок, который время от времени громко стрекотал. Я любил сверчков и переживал лишь из-за того, что осенние дни становились все прохладнее, и дворцовым слугам становилось все труднее поймать на горе даже одного свирепого чернокрылого сверчка.
Ни своих министров, ни чиновников, на дрожащих ногах поднимавшихся по алым ступенькам к трону, чтобы доложить, как обстоят дела с продовольствием для наших войск на границе, или внести предложения по распределению земель к югу от гор, я не любил. Но пока они не замолкали, и пока госпожа Хуанфу не поднимала свою трость долголетия из пурпурного сандалового дерева, закончить аудиенцию я не мог. Как я ни ерзал на троне, приходилось терпеть, говорил мне когда-то монах Цзюэкун: жизнь государя проходит среди сплетен, жалоб и слухов.
5
Третья стража — время от 11 часов вечера до 1 часа ночи. В старом Китае стражами называли пять отрезков, на которые делилось время от 7 часов вечера до 5 часов утра.