В порту невозможная давка, никто не может уплыть, а места в тех немногочисленных шлюпках, что чудом уцелели и остались, местные аферисты продают, будто бы на аукционе, пока над ними (и в них) летают ядра и пули.
У ворот немногочисленные солдаты и горожане, оставшиеся верными императору, пытаются предотвратить давку, чтобы вывести из города, в первую очередь, детей и женщин, но быстро растущее напряжение между всё прибывающей толпой бегущих из города и нервными, уставшими, солдатами быстро перерастает в натуральную мясорубку между ними.
Тем временем, какими-то своими окольными путями различные посланники и агенты выезжают из города в округу. Кто к императору на резиденцию, кто в соседние города, чтобы склонить их на свою сторону. Иными словами, всюду царит полная неразбериха и хаос, к императору кто-то подослал убийц… впрочем, беспорядки в Риме прекратились сравнительно быстро – отлично оснащённые и блестяще организованные солдаты, ставшие по вине своих командиров теперь изменниками и вынужденные потому воевать против своих же кровных братьев, быстро давят горожан-энтузиастов и немногочисленные верные императору части.
Очень скоро весь Рим оказался в руках сенаторов-революционеров, первостепенной задачей которых стало теперь убийство императора, на блокаду во дворце которого было выслано целых три дивизии при 130 орудиях… а также тушение бушующего вовсю пожара, пока Вечный Город не сгорел окончательно, который к тому моменту сгорел уже наполовину…
… Впрочем, ни очередной Великий пожар в Риме, ни чрезмерная усталость солдат, не сумели остановить Юлиана, предводителя республиканцев, от похода в сторону летнего дворца с целью блокировать императора и его семью…
– Что значит «Покушение не удалось, император сумел бежать из дворца ещё несколько часов назад»!? – выяснить то, что Валентиниан сбежал из своего дворца ещё несколько часов назад, осаждающие смогли только сейчас, допросив конюха-перебежчика.
– … – естественно, один из главных зачинщиков восстания, отправившийся осаждать императорский дворец, Юлиан, был в ярости от того, что посланный каким-то идиотом убийца не просто провалился, но ещё и стал причиной, по которой его план блокады императора во дворце буквально развалился на части, обернувшись в прах. Командир, сообщивший ему эту новость, очевидно, не сильно горел желанием отвечать и уж тем более перечить руководителю восстания, а потому просто молчал.
– Глубокий вздох, Пускай два батальона и 8 пушек останутся здесь под моим началом, для продолжения осады, а ты ступай с остальными силами к Анцию, чтобы либо перехватить императора в пути, либо навязать ему сражение за пределами города. Если не сумеешь осуществить ни первое, ни второе, то начни осаду. Я, как закончу с осадой дворца, двинусь к тебе с подкреплениями, а теперь иди… – впрочем, времени для промедления не было. Юлиан, отдав приказ своему полководцу, приступил к бурной деятельности. Не теряя и минуты, он приказал своим солдатам соорудить лестницы для скорейшего штурма.
Пока они их готовили, а укреплённые галереи дворцового комплекса методично обстреливали новенькие пушки прямиком из римского арсенала, он принялся издавать указание за указанием в Рим, дабы организовать эффективное восстановление обороны города, ставшего столицей «новой» Республики.
Разумеется, было также и указание, согласно которой та часть Сената, что осталась до конца верной императору, объявлялась предателями, коих подлежало подвергнуть проскрипциям…
… Император, тем временем, уже достиг Анция, где его встретил Аэций, уже успевший получить новости о том, что в Риме случилось восстание…
– Ваше Величество, вы в порядке? – Аэций, который недавно справлял свой 53-летний юбилей, давно уже ставший закоренелым монархистом, был глубоко потрясён тем, что на императора совершили покушение, и ещё больше тем, что против него восстали многие гарнизонные части.
– Да, в порядке, но мне нужно, чтобы ты приготовил корпус к выходу. Нам необходимо сейчас же выступать и бить эту скотобазу… – разъярённый, Валентиниан был не похож на себя обычного. Он рубил с плеча и из него буквально сочилась жажда крови, которую отчётливо ощущал каждый, кто находился рядом.
Обычный он бы подослал убийц к зачинщикам или попробовал бы их подкупить, попытался бы убедить солдат сложить оружие, действовал бы хитростью, а не силой, говоря проще, но это был не тот случай.
Беспокойство, причинённое его близким, он простить не мог, и уж тем более подобное оскорбление, нанесённое его гордости. Он не для того растил с нуля лучшую в мире гвардию, чтобы она восстала против него, не для того он строил военные академии, чтобы офицеры, взращённые в них, восстали против него, поддавшись уговорам лжецов и предателей. Не для того он эту страну вытаскивал из недр глубокой бездны заднего прохода, чтобы она его так гнусно предала во имя каких-то там «республиканских» идеалов.
Сам факт подобного гнусного предательства был для него столь страшным оскорблением, что он решился на корню УНИЧТОЖИТЬ всех предателей, повесив каждого аристократишку, участвовавшего в этой «революции», на виселице, а если придётся – отрубив голову на гильотине, будто какого-то пойманного за руку вора.
Не слушая уговоров Аэция и Бонифация, не веря их словам о том, что гвардия вынуждена участвовать в восстании и что она тут же предаст своих руководителей, стоит ей обещать помилование (пускай даже с разжалованием). Не найдя понимания, они были вынуждены лишь молча повиноваться приказам Валентиниана…
– Бонифаций, приступай к блокаде портов под контролем повстанцев. Если мы прямо сейчас блокируем Рим с моря, то мы прервём их сообщение с остальной Империей. Кроме того, лишённый поставок зерна извне, он быстро сдастся, будучи не в силах прокормить себя самостоятельно, – разумеется, не сможет. Как трёхмиллионный город вообще может прокормить себя самостоятельно? Другое дело, простит ли ему Империя голодную смерть тысяч людей…
– Будет сделано, Ваше Величество! – впрочем, кого это вообще когда-либо смущало?
– Аэций, ты уже подготовил к выходу корпус? Нам нужно ударить сейчас, пока их солдаты ещё не успели отдохнуть, после чего тут же снять осаду с дворца и приступить к штурму столицы, пока они ещё не организовали там оборону… – с одной стороны, Валентиниан прав – подавить восстание нужно было как можно быстрее, тем более что повстанцы угрожают семье императора. С другой стороны…
– Ваше Величество, я подготовил корпус, но… – были определённые НО, которые ставили императора в невыгодное тактическое и стратегическое расположение.
– Но..? – о которых Аэций не побоялся рассказать императору.
– Мой гвардейский корпус состоит почти целиком из кавалерии. Мои солдаты, конечно, обучены пешему бою в линейном строю, но, объективно, они не ровня римской гвардии. Я прекрасно знаю, что в схватке линия на линию с гвардией эти бойцы, при всём моём уважении к ним, как к превосходным всадникам, они проиграют без шансов, я это знаю. В конце-то концов, я сам командовал ими, я ручаюсь головой за то, что это лучшие бойцы во всей известной мне вселенной, пытаться победить их спешенным кавалерийским корпусом – безумие. Тем более что у врага серьёзное, почти двукратное, преимущество в артиллерии. Кроме того, у нас вообще нет осадных орудий, так что даже в случае победы мы не сумеем не то что штурмовать, просто осадить Рим, который охраняют несколько мощнейших бастионов и его толстенные крепостные стены… – а их было много, очень много, и эти «но» ставили под очень большое сомнение успех предприятия Валентиниана. Впрочем, из уважения к Аэцию он выслушал их все. Другое дело, что большую часть из них он итак уже знал. Кроме того, он был к ним готов. Он знал, что победит и на то, по его мнению, было две причины.
Во-первых, в римском арсенале, из которого, очевидно, и заимствовали восставшие артиллерию, не были представлены все последние имперские военные разработки, там была лишь новенькая артиллерия. Например, там не были представлены новейшие достижения технической мысли империи, такие как танк и биплан…