«Я изменился. Но это изменение спасло меня от смерти».
Искать в любой ситуации положительные стороны, а не предаваться отчаянию по поводу уже ставших фактом свершившихся событий было одной из отличительных черт характера капитана Таманцева.
Однако на этот раз все оказалось много сложнее, чем предполагал прошлый жизненный опыт. Временами в мыслях, захлестывая разум, проскальзывал ужас… ужас перед самим собой.
«Но что я сделал? Прогнал животное силой рассудка, создав иллюзию?
Нет, неверно. Иллюзия в мире физическом не появилась. Воздействие происходило на уровне внушения. Подобные случаи хорошо известны. Во все времена существовали люди, обладающие даром внушения…»
Иван вернулся к костру, присел у огня, протянул к нему руки.
«Да, я мог бы допустить, что в минуту смертельной опасности у меня обнаружился скрытый до времени дар, – размышлял он. – Но я нахожусь на чуждой планете и воздействовал вовсе не на человека, которому мог бы передать знакомые образы, а на животное, относящееся к местной биосфере…»
Размышлять здраво оказалось крайне тяжело.
Не стоило забывать о явной сигнатуре, которую воспринимал его рассудок. К тому же теперь Таманцев мог объяснить самому себе источник постоянного внутреннего напряжения, чувства угрозы, которое сопровождало его на протяжении последних суток пути. Двигаясь по дороге, он воспринимал биоэнергетические волны, исходящие из лесных чащоб по обе стороны просеки. Если рассуждать здраво, то в лесных дебрях шла постоянная борьба за существование, кто-то погибал, кто-то пожирал свои жертвы, и эманации подобных событий не могли нести ничего, кроме ощущения окружающей со всех сторон угрозы.
Такое допущение вело к необходимости осмыслить и как-то объяснить свои внезапно проснувшиеся способности, но Иван не строил иллюзий по данному поводу. Он вряд ли сможет разобраться, дать четкий категоричный ответ без использования сложной медицинской и диагностической аппаратуры.
Возможно, что-то прояснится, когда я доберусь до города.
Здравая мысль. Сейчас следовало успокоиться, отставить домыслы, дать отдых разуму и телу, ведь впереди еще около сотни километров пути.
«Я должен отдохнуть». – Он и без самовнушения чувствовал, как снова, уже второй или третьей волной, накатывается непомерная усталость, глаза буквально слипались, и Иван не стал сопротивляться, – подбросив в огонь остатки дров, он лег на мягкую подстилку мха и почти мгновенно провалился в черноту лишенного сновидений сна…
Его пробуждение нельзя было назвать приятным.
Таманцев проснулся мгновенно, словно от корабельного ревуна тревоги.
Где-то недалеко часто и ритмично грохотали выстрелы автоматического орудия, почва вбирала ритм разрывов, утренний ветерок доносил характерный кисловатый запах таугермина.
Иван вскочил на ноги, безошибочно определив направление и дистанцию: стреляли километрах в трех дальше по дороге.
Он машинально огляделся.
Костер почти догорел, истекая ленивыми струйками дыма.
Быстро затоптав его, он вернул на место снятый, но не поврежденный пласт мха и, держась под сенью кромки деревьев, двинулся в направлении потревоживших его звуков, стихших за то время, пока он маскировал место своего ночлега.
Он бежал, привычно концентрируясь на прозвучавших признаках боя, анализируя звуки, их ритмику, приходя к выводу, что огонь велся из двух автоматических плечевых орудий, обычно входящих в штатное вооружение тяжелых бронескафандров…
Звук не повторялся, запах таугермина, принесенный ветром, постепенно истаял в утреннем воздухе, зато по нервам внезапно ударили иные признаки скоротечного боя, относящиеся вовсе не к разряду привычных проявлений, – Иван споткнулся на бегу и едва не упал, когда по рассудку хлестнула тугая волна боли и ярости.
Нет… Только не это… Он прекрасно понимал, что не сможет еще раз выдержать жуткий прессинг со стороны обитателей леса, тем более, судя по оглушающим ощущениям, теперь их было много.
Имплант…
Иван с трудом разогнулся, заставил себя вдохнуть загустевший воздух, – только устройство импланта, куда был встроен микрогенератор стасис-поля, могло уберечь его от глобального воздействия ментальных волн, если не погасить их полностью, то хотя бы ослабить, приглушить.
Через несколько секунд ему действительно стало легче.
Волны ярости и боли по-прежнему достигали рассудка, но теперь они воспринимались не как губительный удар по психике, а скорее как неприятный, но терпимый фон, что-то вроде назойливого звука, который можно вытерпеть.