Троицу подтащили к костру, где вокруг бились в едином экстазе туземцы под свою музыку. Разукрашенные, одетые в разномастные костюмы, дикари совершали хаотичные движения, сопровождая их бессмысленными воплями. Грачёва и Антона привязали к толстым шестам возле костра, а Карпа подвели к петле.
— Эй, вы, чего? Озверели, эй! Стойте! Нет! — охотник бился, пытаясь вырываться из петли, пока она не затянулась на его шее.
По глазам жертвы было видно, что она обречена. Карп уже распрощался с жизнью, и молился о безболезненной смерти. Но у туземцев на, то были другие взгляды. Троих пленных окружило плотное кольцо зрителей, Артёму стало ясно, что быстрой смерти от этих маньяков они не дождутся. Карп стоял с петлёй на шее так, что если бы он попытался стать на колени, то верёвка натянулась бы полностью. Краем уха Грачёв различил из общего шума возгласы на ставки. Когда они были сделаны, перед висельником вышел низкий сухощавый парень в некогда белой соколке. Туземец обошёл пленников, поиграл на публику, сорвав порцию аплодисментов, стал прямо напротив Карпа. Зрители замолкли, дикарь сосредоточился, а затем одним молниеносным ударом ноги в голову сбил висельника с ног. Карп непременно упал бы, но веревка натянулась, он захрипел, пытаясь подняться.
— Твари!!! — оборвал тишину вопль висельника.
На ринг вышел следующий вышибала. Высокий мускулистый тип долго не церемонился, сразу стал лупить кулаками Карпа. Но бывший охотник терпеть не стал, он одной ногой оттолкнул здоровяка. Были бы развязаны руки, наверняка жертва смогла бы сделать больше, но и это разозлило туземца. Он, не ожидавший отпора, ринулся на пленника, и нарвался на удар ноги в пах. Дикаря освистали, его позор подчеркнули смехом. Конечно, теперь туземец не мог просто уйти. Он схватил Карпа за шею, и стал свободной рукой бить прямо в лицо, пока жертва не перестала ругаться, и кричать.
Артём был так ошеломлён происходящим, что в отличие от Антона не тратил понапрасну сил на бранные слова. Карп беспомощно повил на верёвке. Бывшие сослуживцы смотрели на окровавленное лицо друга, и знали, что он жив. Хрипя, со стонами висельник поднялся на ноги. Третьего бойца Карп не выдержал. Жертва, словно кукла, отлетела, извиваясь в воздухе. Глаза охотника закатились, лицо посинело, сил подняться у Карп уже не было. Тогда двое дикарей сняли с его шеи петлю, и унесли бесчувственное тело. Для Карпа этот праздник окончился. Настала очередь Артёма и Антона.
— Не надо, прошу! Господи, за что? Нет! Умоляю! — но кому были интересны мольбы Грачёва?
К Антону поднесли большой крюк с толстой верёвкой, и соорудив незаурядное орудие пытки, подцепил за связанные за спиной руки следующую жертву. Парня вздёрнули на дыбу! Его руки неестественно вывернулись из — за спину. Антон визжал не человеческим голосом, но это только доставляло дикарям радость. Артёма в это время отвязали, поставили на колени, немного в сторонке для него предполагалась колодка. Две толстые доски с вырезанными кругами на глубоко вбитых в землю трубах. Артёма положили шеей на мокрую гнилую выемку в нижней доске, его руки расположились рядом в кругах поменьше. Верхняя доска захлопнулась, прищемив кожу на шее, и сразу конструкцию закрепили замком.
— Не надо! Я всё скажу, спрашивайте, что вы от меня хотите?! За что?
Многие приобщились к массовым пыткам, разобрав хлысты, ножи и многие другие разнообразные орудия. Артём не знал, как громок, может быть его крик, пока первый хлыст не опустился со свистом на голую спину. И снова, снова, и снова! О, нечеловеческие муки!
«Боже, за что мне эти наказания? Почему я должен страдать? Как больно!»
— А — а- а — а- а!
Свистели хлысты, острые ножи заползали под кожу, проезжали по ней, оставляя кровавые следы.
— Ненавижу вас! Звери!
«Даже звери, лучше! Надо не думать о боли, только о чем — то хорошем. Наташа, отец, Спичков….»
— А — а - а- а — а!
Глава 14 Облава
Ох, какое блаженство лежать в ванной, прикрыв глаза! Тёплая приятная вода ласкает тело. Все поры на коже отчищается, питается водой. Вокруг тишина, ванная комната залита нежными оранжевым светом, глаза закрываются сами собой, думать не хочется, возникает одно желание отдаться сну. Леонид с трудом боролся с этим, но два часа сна на всю ночь, ослабили организм. Ведь, после того, как наш герой вышел из кабинета Камиллы, он направился прямиком к ней домой. Подложив её записку, в которой Заболодский приносил свои извинения за пропущенную встречу, он сразу же пригласил девушку на прогулку в парк. Уже поздно ночью, вернувшись, домой, Леонид передал всю зашифрованную информацию, которую нашёл в кабинете Камиллы, по закрытому каналу, прямиком Боковину. Да, на квартире шпиона была рация, спрятана она была под полом, и использовалась редко, лишь в экстренных ситуациях. Длины распространения сигнала хватало лишь на полпути до конторы, потому преодолевать информации приходилось расстояние до радистов, а от них до Боковина. Теперь шпион ждал ответа, который, скорее всего, получит по почте. Леонид переваривал полученную вчера информацию, но мысли потекли не в, то русло. Размышления зациклились на Камилле. Заболодский привык называть собственные чувства своими именами, но до последнего пытался оправдать симпатию к этой девушке. «Да, это любовь. Я не указал командованию имени того человека у которого получил информацию о ГПД. Ведь, тогда может поступить приказ о ликвидации опасного учёного. Нет. Я не могу подвергать Камиллу такой опасности. А если мне придется убить её? Нет. Как же эти чувства не вовремя. Почему меня тянет к ней? Я столько лет жил в тылу, и уже позабыл все искренние чувства. Я видел много красивых девушек, и работать приходилось с симпатичными ассистентками, но Камилла, почему сейчас? Как я сумел влюбиться? Вот — вот операция вступит в завершительную стадию, группа приедет, я должен буду хладнокровно мыслить, ничего не должно отвлекать от общего дела. И ещё эта встреча, которую я на сегодня назначил Камилле. Зачем? Вряд ли удастся раскрутить её, как информатора, а всё необходимое я уже узнал. Не надо поддерживать отношений с этой бестией, мы с ней на разных сторонах в этой войне, она мой потенциальный противник. Вероятная цель для ликвидации, я должен буду холоднокровно выполнить приказ, и не думать о личном. И тем не менее, я хочу находиться рядом с ней, смотреть на её лицо, в её глаза».
Покинуть тёплую воду было не так легко, но пришлось. Накинув халат, Леонид приготовил себе кофе, вышел на балкон, сел на пластиковый стул. Утренний город представлял собой оживлённую артерию. Людской поток представлял собою Броуновское движение. В основном все были пешими, изредка через толпу пробивались кибитки, чаще высились всадники. До Леонида доносился неразборчивый гул, тысяч человеческих голосов, потому он поставил пластинку, завёл старенький патефон, и вернулся на стул. Тонкая мелодия теперь окутала сознание шпиона.
— Красиво жить не запретишь! — сказал он сам себе, вытянув ноги на перила балкона.
«Может ли быть у нас с Камиллой будущее? Нет. Она за Красных я за Республику, и даже её любовь не может быть сильнее моего патриотизма. Именно на любви к Родине я выживал, и находился здесь. Да, я люблю её, надо и это признать, зачем оправдываться перед самим собой? Возможно, и она симпатизирует мне, но мы по разные стороны, если только она не перейдёт к Республике, ради меня. Но она не такой человек, что бы легко продать свою Родину, я бы ради неё этого не сделал».
Допив кофе, Леонид не спеша оделся, выходя из квартиры, он надел шляпу и прихватил плащ. На почте шпион нашёл своё письмо. На вид оно не представляло никакой угрозы или намёка, простое письмо отца к сыну, генерал — полковника Терентия Павловича Боковина диверсанту Леониду Заболодскому. Но только шпион знал, как расшифровать невинное письмо. Вернувшись домой, он достал пару книг из обширной библиотеки, и сел на диван с письмом. Расшифровка заняла не более пятнадцати минут, но зато теперь смысл чудовищно изменился.