— И как природа связана с тем, что происходит вокруг? И почему вдруг ты решил, что я ее враг?
Серпион сглотнул, будто проглотив с тем и слова, которые уже собирался сказать, но которых говорить не мог.
— Говори, что это за Черное Пламя, и как оно связано с Дафаром, Эмонсеном, и Графом Думой. — легко подловив Серпиона на осечке речи, напрямую обратился к нему Френтос.
— С Думой? Тебе это должно быть лучше известно.
Если то не была капля все усиливающегося дождя, то по щеке Френтоса пробежала его собственная капля холодного пота.
— Ведь это в твоих жилах течет его кровь.
Сердце Френтоса забилось быстрее от тех слов, но вовсе не от волнения. Его ритм был злее, и так же зло теперь, с треском, сжимались его зубы. Он уже давно думал об этом, и эта мысль не давала ему покоя с того самого момента, как, на дне рождения Таргота, о случае изнасилования Думой ему и братьям рассказала его мать. Хоть отец и мать очень старательно уверяли его в обратном, он не раз думал, что именно результатом того изнасилования в итоге стал он, родившись на свет ровно через десять месяцев после этого, и ничем не похожий на своих предшественников в роду — красновласых и красноглазых красавцев.
— Все равно. — уверенно отмахнулся Френтос. — Все, что я с ним разделил, это Синее Пламя. Черного у меня нет, и я о нем ничего не знаю.
— Тебя не смущает то, что говорил Доран перед тем, как я вышел на арену?
— Доран?
— Все, кого поглощает Черное Пламя, разделяют между собой его волю.
— Они сказали, что ты должен покарать предателя. Как я понимаю, покарать сына Думы, который не пошел по его стопам, а?
— Предателем они назвали меня.
Френтос вздрогнул.
— Я предал природу, помогая Черному Пламени в достижении его искаженного «Единства», и предал своих товарищей, даже всех людей, совершив множество преступлений по его воле. Но теперь… — поднял перед собой тыльной стороной к Френтосу свое искрящееся молниями копье Серпион. — Теперь я искуплю свою вину перед ними. Я нарушу планы Дорана, и для этого…
— Хорош тут шутки шутить! — уже кипя от злобы, буквально презирая глупость ситуации в своем восприятии, махнул рукой Френтос. — Это твое Черное Пламя убило моих родителей! Настоящих, а не каких-то бездушных уродов! Что бы там ни было с моей кровью, и кому бы она не принадлежала, я никогда не покорюсь убийце своих родителей!
Ветер поднимал все больший шум, шатая опоры и ткани цирка, поднимая в воздух окружающий Френтоса и Серпиона песок, застилая уши их обоих бесконечно нарастающим, уже почти штормовым, гулом. Толпа кричала, смеялась, шепталась, и так же в небе на языке разгневанной природы будто между собой переговаривались раскаты грома, молнии от которых уже вот-вот были готовы разорвать небосвод, с чем и их покровитель среди людей, могущественный Бог Природы, был готов разорвать противника своей настоящей природы.
— Хватит! — громоподобно ударом молнии в небе раскатился по арене отчаянный рык Серпиона. — Я слишком долго колебался, и больше не могу медлить! Я не питаю к тебе ненависти, но должен предотвратить то, что станет с тобой, когда до тебя доберется Доран. Если ты хочешь, чтобы Черное Пламя ослабло, и если бы ты знал, сколь сложно ему сопротивляться, ты бы уже сдался, и сам позволил себя убить! Ни одному созданию Гармонии не удастся противостоять Бездне. Никому. И я сам…сам познал это на своей шкуре. — окончательно принимая боевую стойку, занося справа за собой искрящееся копье, глазами, горящими невероятной решимостью и злобой, глубоким отчаянием и лишь маленьким тусклым лучиком надежды, смотрел на Френтоса Серпион.
Последние секунды оба героя смотрели друг другу в глаза, пока с неба, сотрясая землю громовым оркестром, на золотой песок арены цирка крупными ледяными каплями, уже часто как при обычном дожде, на землю будто падали небеса. Вода, молнии, и противник с колющим оружием — Френтос уже сражался с подобным полгода назад, когда по случайному заказу одной из краалий вместе с братьями угодил в логово Гиперимов. Соккон дал брату несколько советов, как ему противостоять молниям со своим окто, и он отлично то запомнил, как в стрессовой ситуации, буквально загнанный в угол разрядами тока, бившими по его промокшему до ниточки телу. Теперь, стоя перед лицом не менее страшного монстра, ведь нет в мире никого страшнее загнанного в угол человека, он вспоминал слова брата, и наконец вспомнил, чего искал на самом деле, и для чего лично он пришел в Дафар. Серпион сделал свой выбор, и не собирался более слушать Френтоса — он не хотел слушать того, кого ему придется убить, чтобы это более не нарушало его решимости. Так было даже лучше. Теперь Френтос мог решить эту проблему по старинке, и, наконец, вернуться к поискам брата.
— Ну хорошо, дружок… — крепко сжал кулаки Френтос, зажигая глаза настоящим гневом, особенно ярко сверкнувшим в свете с грохотом ударившей в центр арены позади него молнии. — Пусть будет по-твоему…я с радостью выбью эти мысли из твоей головы вместе с зубами!
Молниеносным движением руки он перехватил внезапно оказавшееся у самого его лица взорвавшееся яркой вспышкой молнии, от того постоянно краснея, толстое острие копья Серпиона. После долгих тренировок с Сокконом, по его мнению, эталоном скорости, его уже нельзя было застать врасплох быстрыми выпадами, и он легко мог их блокировать. Даже теперь, на особенно долгое мгновение скрестив злые взгляды со своим противником, он без дрожи одной рукой держал заряженный молниями металл перед своим лицом, уже без капли волнения, с полной уверенностью в своих силах. Пусть созданные окто Серпиона молнии и не пробивали внутреннюю силу Френтоса, раскаленное острие его копья жгло руку, и ему пришлось резко перехватить его подальше второй рукой в то же мгновение, с огромной силой махнув его, вместе с его владельцем, себе за спину. Отброшенный таким образом, некогда один из величайших воинов человечества, Серпион не растерялся, и уже в полете с силой метнул то же копье в грудь уже развернувшегося к нему всем телом Френтоса, от чего тот предпочел уклониться легким движением в сторону. С взрывом искр и паром воткнувшись в уже мокрый от дождя песок, копье вдруг ярко вспыхнуло ослепительным белым светом, обратив на то внимание Френтоса, и так же привлекая его внимание к новой атаке Бога Природы. Из той вспышки к своему копью переместился сам Серпион, затем выскочив из нее с резким колющим ударом копья в самый живот противника, тем не менее также мгновенно перехваченный мощной левой рукой.
Усиливая свои физические способности гравитационным окто, Френтос имел огромное превосходство на Серпионом как в скорости, так и в грубой силе. Меняя давление и силу притяжения, он мешал противнику легко перемещаться по арене, и буквально притягивал его атаки к своим рукам, покрытым наибольшим слоем внутренней силы. Рванув всего Серпиона за острие копье к себе, он с огромной силой нанес ему встречный удар ногой, от которого Бог едва успел частично закрыться длинным металлическим древком копья. Удар этот был настолько тяжел, что Серпион от него буквально отправился в полет, но уже неконтролируемый, а при виде поднимаемого ударной волной в воздух песка, по всей арене с трибун вокруг радостно и с удовольствием закричала толпа.
— И это все? — крикнул вдогонку уже всем телом скользящему по мокрому от песку Серпиону Френтос.
Бог быстро и во вращении оттолкнулся одной ногой от пола, сам так отскочив назад, почти к самому краю арену, к воротам, откуда ранее он сам туда вышел. Мягкий золотой доспех на животе немного погнулся, но, будучи укрепленным примесью вольфрама и сколы, поглотил немалую долю силы окто противника, и потому совсем не пропустил его атаку по своему владельцу. Гул в небе уже превращался в грохочащий вой, и ярость небес начинала все больше давить на землю, раскачивая и расшатывая его одним только звуком, уже ветром срывая с земли целые горсти мокрого песка. Сама природа кипела от злобы, и от нее же адским пламенем горели глаза ее Бога.
— Остановись! — разрывая воздух криком даже на фоне криков уже не видимой за дождем толпы и грохотом молний по арене, так же искрясь злобой взывал к голосу рассудка Серпиона Френтос.