Неисправившимся я отдал приказ о подготовке и расчистке подъездных путей к замку, а именно, об уборке старых покосившихся ворот, прополке сорняков и к уборке правого крыла замка, поскольку в этом крыле и будут они ночевать.
Так же пообещал, что телега с едой придет ближе к вечеру. С оставшимися стоять на ногах стражами двинулись обратно в сторону казармы. По пути среди оставшихся был чуть слышен разговор:
— Вечером?
— Нет, лучше ночью.
Я уже прекрасно представлял себе, о чем шел разговор, да любой, кто служил в армии, меня поймет. Будут делать темную тем, кто отстал и кого пришлось тащить на себе.
Добежав до казармы, половина из оставшихся тоже уже не могли не то что бежать, они даже идти не могли.
— Завтра в это же время вновь побежим, кто сдастся, тот и будет ночевать в замке и отрабатывать, и это будет повторяться, до тех пор пока вы все не добежите до замка и обратно без потерь. Разойтись.
Видя, как все еще стоявшие на ногах начинают меня понемногу ненавидеть, направился в корчму. Если они меня возненавидят, это хорошо, это их сплотит.
Зашел в корчму, хозяин, увидев меня шмыгнул в подсобку, но я не мальчик, ждать его у стойки, и пошел вслед за ним. Это была не просто подсобка, а полноценный склад. Мешки с продовольствием, в которых было зерно и другие злаковые, а также мука и многое другое. Что-то много для простого трактира, я бы сказал, избыток. Вспомнив слова Арно о том, что Уолтер награбленное сбывал через барона, теперь я понял, каким образом и через кого. Обыскав подсобку, увидел в полу люк, открыв его, увидел забившегося в угол хозяина корчмы.
Не самое удачное место, чтоб спрятаться. Вытащив его за шкирку, усадил на мешок.
Вот сейчас и поговорим, пообщаемся.
Глава 15
Хозяин корчмы сидел на мешке, как забитая маленькая собачонка, и дрожал от каждого моего движения. И утирал кровавые сопли и массировал лицо, ведь самостоятельно вылезать он не желал, пришлось помочь и приложить руку и не только.
Он был невысокого роста и толст, нос картошкой и большой рот словно у лягушки, а редкие волосы соломенного цвета делали его похожим на пугало.
Мне и так было ясно, что тут происходило, но он должен был сам все рассказать. Подтвердив мои мысли.
— Ну, рассказывай давай, жулик, — произнес хмуро я.
— Да что рассказывать, вы и сами все видите, — он обвел рукой склад, — это остатки товара, его привозили подручные Уолтера, а он в это время свои дела с бароном решал, я его почти и не видел. Большую часть купец Дориан забирал и в герцогство вез, а там и с бароном рассчитывался. А я по мелочи сбывал в городе.
— Хм, Дориан, говоришь, понятно, и где он живет, этот Дориан? – заинтересованно спросил я.
— Так он в Линксе живет, — пожал плечами трактирщик.
— И когда его теперь ждать? – очень уж хотелось мне с ним пообщаться.
Насчет финансовой части естественно, а то у меня город почти в руинах лежит, и крестьяне не кормлены.
— Так он с бароном должен был приехать, но, видимо, не приедет, Уолтера нет, чтобы товар поставлять, барон умер, что ему теперь здесь делать, — рассудительно ответил он мне.
— Тоже верно, — вынужден был с ним согласиться.
— Тебя как звать-то, бедолага?
— Госс, ваша светлость, – и он заискивающе мне улыбнулся.
А нехило он меня в местном табеле о рангах поднял, назвав светлостью, ну ладно.
— Вот ты мне скажи, Госс, у тебя же много народу бывает? – мой голос стал ласковым и уже не напоминал рычание зверя, когда я его вытаскивал.
— Ну, это бывает, конечно, — он вновь вытер лицо, — захаживают, это самое по вечерам, чарочку пропустить да кружку пива выпить, ваша светлость.
— И болтают всякое, наверно, — с хитринкой я на него взглянул.
— Ну, не без этого, болтают, — согласился со мной Госс.
— Вот ты и расскажи, ты ведь знаешь наш городской бордель?
— А кто ж его не знает, туда со всей округи едут те, у кого деньга в кармане звенит, бывает, и из столицы герцогства тоже наведываются.
— Вот и скажи мне, кто-нибудь умирал или еще чего такое после посещения борделя? – я внимательно вглядывался в лицо Госса.
— Ну, вроде нет, все живы и здоровы, а было в прошлом годе, один помер прям на Марике, вот криков-то было, ну это-то и понятно, Гриму почти за семьдесят было, а все туда же со своим стручком полез.
— Значит, ничего иного не припомнишь?