Из ямы он меня просто вышвырнул. Я упала на стылую землю, ударилась. Больно, между прочим! А потом выпрыгнул сам.
Я не пытаюсь бежать – он шагом идет быстрее, чем я бегу. Я жду. Больше он от меня не добьется ни слова. И, уж конечно, никакой благодарности за "спасение"!
И тут он поднимает меня с земли и обнимает. До хруста в костях, с такой силой, что мне становится страшно, больно, хочется вырваться. Я дергаюсь, пытаюсь освободиться, а он…
– Ты тоже обещала, – шепчет он едва слышно. – Ты не сказала этого, но позволила…
Ты позволила мне поверить, что я больше не Ничейный. И предала. Ушла. Бросила.
Молчу… Не знаю, то ли завыть, то ли… А он продолжает:
– Я не знаю, кто ты… что ты… Не знаю. Но ты… Ты нужна мне! Ты мне необходима!
И обнимает еще крепче, что мне нечем дышать становится. Словно хочет сплавить наши тела воедино, удержать, не пустить… Я ему нужна. Почему?
А я молчу… И все еще не знаю, то ли завыть, то ли зарыдать, то ли обнять его в ответ и пообещать… Пообещать, что никогда его не оставлю. Солгать вновь.
– Я останусь с тобой, пока в праве быть рядом. Но однажды мне придется уйти… – выбираю правду, потому, что понимаю – очередная ложь разрушит то хрупкое, странное чувство, что заставило его мчаться за мной по лесу, лезть в волчью яму, сказать то, что он, уверена, еще не говорил никому. Я буду с ним всегда – пока это от меня зависит. Но когда-нибудь может случиться так, что Ткачиха позовет меня к себе. Или отберет смертное тело. Или мне придется уйти, взращивать оставленного где-то ребенка. Я не знаю будущего. И не дам опрометчивой клятвы.
Он отпускает меня и прямо смотрит в лицо, пытаясь найти хоть тень лжи…
Не находит…
Я больше не могу ему лгать. Или все… все окажется напрасно.
Тиан Ничего страшного с Нарой не случилось. Так, подол подрала да клок из плаща выдрала. Поправимо. Зашьет. Сама цела – и ладно.
Я разжег костерок, чтобы отогреть беглянку, а сам пытался придумать, чем бы накормить ее. Не идти же на охоту? А из таверны что-нибудь захватить с собой я не догадался. Дурак! Сам-то позавтракал (до сих пор мутит), да потом еще у феечьего отродья из рук еду принял… Вот ведь!
Стоп. А он ведь оставил мне флягу! Кинул, перед тем, как обернуться. Я ее машинально за пояс заткнул. Да, вот она.
Взболтнув, я оценил, что наполовину фляга полна. Отвинтив крышку, я осторожно понюхал. Да, то самое, которым он меня угощал…
– Вот, выпей, – я протянул фляжку Наре, нахохлившейся пичугой примостившейся на бревнышке. – Это Лис дал. Я пил, вроде, не отравился…
Она разом встрепенулась, глянула на меня исподлобья, но руку из-под плаща вытянула, приняла флягу. Понюхала недоверчиво и прошипела что-то на истинном. Я лишь поморщился: привык уже, что когда она волнуется, на язык феек переходит.
Промелькнула даже мысль, а не из них ли она сама? Но нет. Вольградские ворота не пропустили бы Старшую. А на всесильную повелительницу стихии, Княгиню, менестрелька моя не тянула, ну никак. Курам на смех!
– Осеннее вино, – сказала она, отпив аккуратно. – Ты действительно выпил?
– А не стоило? – заволновался я. В том, что касалось обитателей Вьюжных лесов, я мало что понимал. А менестрелька наоборот. Ей положено всякие легенды да истории о них знать. Небось, и о вине этом знает что-то.
– Да нет, ничего… – Она отвела взгляд. Завинтив крышечку, кинула фляжку мне обратно, да так, что я едва подхватил. – Только странно… Это вино делают из белого винограда, что растет в Золотых Угодьях, по ту сторону Врат. Оно ценится по стократному золотому весу, не меньше! А фляга? Посмотри на нее… Ничего не замечаешь?
Я послушался. А что такого? Из металла черного незнакомого, мягкого: вон – вмятина на донышке. А украшена какими-то невзрачными камушками грязно-коричневыми.
Это я Наре и сообщил, пожимая плечами. У начальника смены нашей и получше фляжка: серебряная, с гравировкой. У Старшего вещица и подороже могла бы быть.
– Правда не понимаешь? – спросила Нара весело и, наконец, разогнулась, перестав напоминать маленького испуганного зверька. – Ну ты и болван!
Я уже хотел оскорбиться, но поймал себя на том, что глупо улыбаюсь. Она назвала меня болваном!
– Не понимаю. Ну чего в этой фляге такого?! Вино, конечно, вкусное, я такого раньше не пробовал, но в подвалах Академии небось и получше водится.
Девушка встала, отбросив полу плаща так, что она едва не загорелась. Раздраженно вздохнула, сверкнула глазищами.
– Тиан, ты хоть знаешь, кто такие гномы? Ах, всё-таки знаешь! И то радость! Так вот, этот черный металл они добывают во Вьюжных Горах и называют арамом. Из него делают фляги и кубки – этот металл нейтрализует все яды. А камушки… Ты о янтаре слышал когда-нибудь? Это, конечно, не красный, тот лишь Ректору да Советникам по карману. Но янтарь.
Я взглянул на флягу уже иначе: с уважением, даже благоговением. Если Нара говорит правду, я сейчас держу в руках целое состояние! Да один золотой янтарный камушек стоит половины обоза, в котором мы ехали! Только мифический ледянник дороже его, да алый огненный янтарь. Это… это…
Нара закинула гитару за спину, подобрала свою сумку, за которой мне пришлось по второму разу лезть в яму. Я же стоял, захваченный видениями собственного будущего. Вот доберемся до Костряков, тут же к ювелирам пойду, что побогаче. Или в Вольград лучше вернуться? Продам, дом куплю, женюсь… А Наре таверну куплю в Псхове. Будет там песенки свои петь, а я к ней в гости с семьей наезжать буду. И детям рассказывать, как менестрелька сбежала, а Старший, которого я нанял ее найти, мне подарил драгоценную флягу…
– Не обольщайся, – услышал я. Она тяжело вздохнула. – Продать-то ее ты сможешь, но потом воздастся тебе сторицей, будут тебя несчастья по пятам преследовать.