— Нужды нет, — отвечал Собеслав. — Я сам о себе буду заботиться; я к этому приготовился.
— Где же это ты так насобачился? Неужто в лавке Фальковича? Но, молчи, ни слова об этом… Ведь тут не раз придется объяснять дело перед судом. Сумеешь ли ты это сделать?
— Ко всему этому я совершенно приготовлен и потребую от Вихул явки документов и очной ставки.
— Помоги тебе Бог! — сказал, поглаживая лысину, стольник. — А потом что ты намерен делать?
— Потом, получив во владение Секиринок, буду хозяйничать как все, женюсь и…
Стольник постоянно покачивал головой с недоверчивым видом. Он, казалось, думал о прошедшем и не верил настоящему. С большим трудом удалось Секиринскому развеселить его городскими люблинскими новостями; но ничто не могло возвратить ему той привязанности, которую подорвала ненавистная для старика торговля. Правда, Корниковский просил Собеслава пожить у него в доме, пока устроятся дела, но, очевидно, делал это не для Секи-ринского, а из уважения к памяти его родителей.
На другой день Собеслав, оставив шкатулку под кроватью пана стольника и приодевшись хорошенько, отправился на старых клячах пана Корниковского в Секиринок. Он совершенно не помнил родной своей деревни — таким молодым мальчиком из нее выехал.
Во главе рода Вихул стоял тогда пан Ксаверий, прямой сын своего батюшки, буян и пьяница. Он еще не был женат и жил с роднёю в отцовском домике, теперь расширенном и улучшенном. Хотя ростом он превосходил отца, однако же, сильно напоминал его своею наружностью: — те же самые черты лица, то же самое буйство характера, та же злость и запальчивость.
Соседи боялись связываться с ним; на сеймиках его крик слышен был громче всех; а когда он проходил по местечку, низко спущенная сабля его бренчала зловещими звуками. У него была привычка беспрестанно покручивать усы и свистать везде, а в силу свою он верил до такой степени, что готов был броситься один с саблею на целую толпу вооруженных слуг какого-нибудь магната. В доме он властвовал деспотически: братья и сестры дрожа, исполняли все его приказания; мужики по деревне прятались, завидя его издали. В отношении к евреям он был истинный бич. Один только Шмуль, рыжий, привычный к брани, арапнику и дерганью за бороду, имел к нему доступ и обделывал разные хозяйственные дела его, потому что в Польше в старину ни один помещик не мог сделать шагу без еврея.
К такому-то забияке, несмотря на предостережение стольника, ехал смело с бумагами за пазухой Секиринский, чтобы начать с ним дело объявлением своих притязаний и, если будет можно, покончить тяжбу миролюбиво. Ксаверий Вихула объезжал на своем дворе дикого коня в то самое время, когда бричка въехала в ворота, и из нее вылез совершенно незнакомый ему господин. Он бросил с проклятиями свою клячу и поспешил навстречу Секиринскому с фуражкой набекрень, в расстегнутом кителе, красный, засаленный и сердитый.
— Кого имею честь у себя видеть? — спросил он.
— Собеслава Секиру-Секиринского.
При этом имени Вихула закусил губу, нахмурился и указал дверь в комнату.
В комнате было нечисто и беспорядочно. Мужские платья и женские юбки валялись по столам и стульям. Посреди комнаты спали две огромные собаки и со сна бросились на входящих, но были прогнаны арапником и продолжали ворчать за дверью. На одном гвозде у двери висела скрипка, на другом узда, на третьем космы ниток. Сквозь полуотворенную дверь видны были в другой комнате женские наряды, и какая-то полуодетая паненка отскочила в сторону и с любопытством начала смотреть в дверную щель.
Вихула указал гостю на кресло, а сам схватил другое и загремел им об пол так, как будто хотел раздробить его в щепки.
Собеслав посмотрел вокруг, но не сел.
— Что же вас привело сюда? — спросил Ксаверий, тяжело дыша.
— Небольшое дельце.
— Кажется, — отвечал на это резко Вихула, насмешливо измеряя глазами Собеслава, — кажется, между нами и Секиринскими все дела покончены.
— Не совсем.
— В самом деле? А я думал, что, овладев имением за долги Секиринком, мы все покончили.
— Этого мало, что вы овладели, надо еще возвратить его, — сказал Собеслав.
— Ха-ха! После двадцатилетнего владения?
— Да, хоть бы и так.
— Ах ты, мой благодетель, так растолкуй же мне, как это может случиться?
— Я за тем и приехал. Вы не имеете права на наследство.
— Что же в этом?
— Я сын и наследник Лонгина Секиринского.
— Поздравляю!
— И не оставлю Секиринка в ваших руках.
— Прекрасно. Но надо заплатить отцовские долги.
— Заплачу.
— Вы заплатите? Ха-ха! Чем же?