Сеня, проталкиваясь меж людьми и кустами, побежал к поваленному дереву.
- А, бери руками! - с досадой сказал Гладких в тот самый момент, когда Сеня, раздвинув партизан, снова высунулся на реку.
Гладких и еще несколько человек, присев, сунули руки в воду и с трудом, оттого, что трудно было тащить, не теряя равновесия, вытащили из воды человеческое тело в нижнем белье, облипавшем его.
- Уйдите с бревна, ну! - сердито крикнул Гладких.
Сквозь расступавшуюся перед ними толпу партизан, жадно заглядывавших через плечи друг друга на мертвое тело, они вынесли тело на берег и положили на траву. Это был небольшого роста человек с длинными, кое-где еще вьющимися темно-рыжими волосами и тонкими усиками. Горло его было рассечено до самых позвонков. Сеня, болезненно морщась, смотрел на рану, чисто промытую водой.
- Вот он, кто лошадей вел, - сказал Гладких, сердито оглядываясь на Сеню.
- Ишь как они его полоснули! - сетовал кто-то.
- Не с нашего ли села? Да нет, безвестный какой...
- И не старый еще...
- Один еще сказывал: мы, говорит, большаки, а они вот каки большаки!
- Пока мы у их табачком угощались, они и нас так-то могли, чик-чирик!.. - переговаривались партизаны.
- Где он тут, зарезанный? - спрашивал Казанок, протискиваясь сквозь толпу.
- Чистая работа, - сюсюкая, сказал он, вглядываясь в лицо лежащего на земле человека, - не всякий так-то... - Вдруг он осекся и побледнел и воровато оглянулся вокруг, но никто не заметил происшедшей с ним перемены. Не всякий так-то сумеет, - спокойно докончил он, подымая на людей свой ясный, пустой и дерзкий взгляд и усмехаясь.
- Закопать его надо, - сказал Сеня.
- А ну, беги за лопатами, - распорядился Гладких.
Несколько человек побежало к вьючным лошадям за лопатами.
- Здорово порезанный? - спрашивал у партизан, возвращавшихся на тропу, Федор Шпак, который вместе с небольшой кучкой партизан не ходил смотреть труп.
- Мало голову не отхватили...
- У!.. - содрогнулся Шпак. - Не могу я их глядеть, резаных. Пулей убитых я сколь в своей жизни нагляделся, а резаных - ну никак не могу, говорил он, как бы оправдываясь за свое малодушие и утешая себя в том, что ему так и не удалось посмотреть труп, который все видели и который ему тоже хотелось бы посмотреть.
XXIII
На седьмой день пути ранним утром отряд набрел на старую, заросшую желтоватым пырником зимнюю дорогу. Долина раздалась, лес поредел; все чаще попадались старые и свежие порубки; чувствовалась близость жилья, дорога поднялась на лесистый увал и превратилась в летнюю, езженую.
Казалось, увалу этому конца-краю не будет, но, как всегда бывает после длинного таежного похода, лес неожиданно оборвался, и с увала открылась огромная, зеленевшая всходами и блестевшая росой на утреннем солнце Сучанская долина.
На нолях не видно было работающих баб и мужиков, и все вдруг вспомнили, что сегодня воскресенье.
По той стороне долины, вдоль реки, не видной отсюда из-за кудрявившейся по ее берегу вербы, простирался крутой и высокий хребет, отделявший долину от Сучанского рудника. Слева долину перегораживал лесистый горный отрог, вырвавшийся из той семьи Сихотэ-Алиньских отрогов, откуда пришел отряд. Отрог этот тянулся под прямым углом к хребту за рекой, но в том месте, где они должны были сомкнуться, зиял провал, проделанный рекой. Из этого угла, возле самого провала, вдоль реки и вдоль по-над отрогом раскинулось глаголем большое, дворов на семьсот, село с белой каменной церковью, отливавшими на солнце прудами, железными, деревянными и соломенными крышами, выступавшими из зелени садов.
Партизаны, весело крича, вздымая ружья и шапки, гурьбой побежали с увала, полого спускавшегося в долину. Из полыней у подножия увала взвился фазаний табунок и, пестря на солнце многоцветным своим опереньем, улетел в долину.
Построившись во взводы, по двое, отряд вышел на тракт и здесь построился колоннами по четыре.
- Знамя, знамя!.. - закричали впереди.
Из торок вынули красный флаг и прикрепили его к древку, которое один из партизан всю дорогу нес в руках.
- Давай, я понесу!.. Я понесу! - кричал Бусыря, догоняя партизана, бежавшего наперед со знаменем. - Можно? - спросил он у Гладких, равняясь с ним.
- Пускай понесет, правда, - сказал Сеня, весело глядя на заросшее темным волосом, расплывшееся в счастливой улыбке мясистое лицо Бусыри.
Во главе с Бусырей, с неуклюжей важностью вышагивающим перед колоннами со знаменем в руках, отряд тронулся к селу.
- "Трансваль", а ну, "Трансваль"!.. Где Федя Шпак? - закричали в передней колонне. - Заводи!..
Федор Шпак, шедший в передней колонне, закрыл на секунду глаза, потом, вскинув чубатую голову, дрогнув бровями и усами, начал звучным тенорком:
Трансваль, Трансваль, страна моя,
Ты вся горишь в огне...
И вся передняя колонна, за ней, примыкая, другие разноголосо и мощно подхватили:
Под деревцем развесистым
Задумчив бур сидел...
...Сынов всех девять у меня.
Троих уж нет в живых,
как бы жаловался Шпак, а колонны отвечали ему:
А за свободу борются
Шесть юных остальных...
Далеко еще до поскотины их встретил конный патруль: два всадника с красными лентами на фуражках.
- Что за отряд? - свешиваясь с лошади, стараясь перекричать песню, спрашивал передний.
- Тетюхинцы, - отвечал Сеня.
- Тетюхинцы и вай-фудинцы! - с усмешкой поправил Гладких.
- Нас, тетюхинцев, больше! - смеялся Сеня.
- Все одно: по командиру считается...
Один из всадников, вздымая пыль, поскакал в село готовить квартиры, другой, сдерживая свою, плясавшую и поводившую ушами от песни лошадь, поехал вместе с отрядом.
- Что нового у вас? - напрягаясь во весь голос, спрашивал Сеня. Японцы не жмут?
...А младший сын в двенадцать лет
Просился на войну,
жаловался Шпак.
- Ну-у... - пренебрежительно ответил патрульный, всем своим видом и посадкой опровергая тревожные предположения Сени. - Они было сунулись с рудника, да куда там...
...Но я сказал, что нет, нет, нет,
Малютку не возьму...
гремели колонны.
- А?.. Чего?.. - приставив ладонь к уху и свешиваясь с лошади, переспрашивал патрульный.
- Хунхузы, говорю! Про хунхузов слышно что?..
- А, хунхузы... Да что ж хунхузы. Под Николаевкой, бают, поцапались с ими, это что ж...
- Сурков как там? Здоров ли?
- Под рудником раненный был, а теперь уж поправился, ходит... Да что там говорить, - сказал патрульный, поняв вдруг общий смысл вопросов Сени, весь народ поднялся, теперь не удержишь!..
Малютка на позиции
Ползком патрон принес...
могущественно гремели колонны.
- Верно... верно... - сказал Сеня, помаргивая от слез, выступивших ему на глаза.
С песней, с Бусырей, несущим знамя, с патрульным, плясавшим на своей лошади, с примыкавшими с боков ребятишками и собаками - мимо партизан, высыпавших из изб, мимо празднично разодетых девчат и парней - отряд зашагал по селу.
Из проулка навстречу им, запыхавшись, выбежал широкоплечий невысокий мужик в сапогах, в полотняной рубахе, без шапки, со светлой курчавой бородой.
- Ху-у... успел! - радостно закричал он, переводя дух. - Меня со сходу вызвали, сход у нас идет... Сюда, сюда, в этот проулок! - зазывал он, весело кланяясь и приседая. - Десятский я в проулке этом. Борисов фамелия моя... Брат я тому Борисову, что с четырьма сынами в партизаны пошел да одного-то уж убили у них. Чудесные люди! Мой старшой тоже с ими... Сюда, сюда! Расходись по двое, по трое - тут вам и квартеры... Ху-у, усищи же у тебя, братец ты мой, соколик! - восхитился он, взглянув на Гладких, и весь рассиял своими лучистыми синими глазами. - Командир, что ли? Ну, прямо, как у гусара! Прямой расчет тебе в избу ко мне, - не с того, что начальник, не-ет... - смеялся он, - мне все одно, начальник ли, кто ли, да у меня старуха таких-то с усами во как любит!.. А это кто, помощник твой? Чудесный какой парень!.. Вот вы вместях ко мне, да еще кого прихватите... Расходись по хатам, ребята, устали, видно?.. Ах, до чего ж чудесные все люди!.. радостно говорил он, суетясь возле отряда.