Среди делегатов, в большинстве молодых, были две-три женщины. Желтолицые старики в проволочных шляпах, подавшись вперед и приложив к уху свернутые трубочкой ладони, внимательно слушали кореянку. Она продолжала быстро и страстно говорить, изредка подымая над головой руку в черном рукаве.
Сурков все чаще поглядывал на нее из-под бугристых бровей, досадливо хмурился, недовольный тем, что она говорит так долго. Наконец он не выдержал, шепнул что-то Алеше Маленькому и, тяжело ступая на носки давно не чищенных сапог, слегка раскачиваясь квадратным туловищем и чуть заметно прихрамывая, подошел к Сене. Хотя Сеня знал, что Сурков всегда прихрамывает немного, и что прихрамывает он оттого, что в детстве отец его, сталевар военного порта, пьяный, ударил его по бедру поленом, теперь хромота Суркова напомнила Сене о том, что он ранен в бою под рудником.
- Как рана твоя? - шепотом спросил Сеня.
- Пойдем на крыльцо, посидим: она век не кончит, - шепнул Сурков, крепко сжав руку Сени своей широкой плотной ладонью. - Давно ли прибыли? заговорил он грубым отрывистым голосом, когда они вышли на залитое солнцем крыльцо, на котором все еще стояли два вооруженных корейца. Он схватил Сеню за плечи своими большими руками и скорее по-хозяйски, чем дружески, осмотрел худощавую и сутулую фигуру Сени от кончиков унтов до редких колец волос. Ты ничего: лучше выглядишь... Сядем на ступеньки. Давно ли прибыли? Как разместились?
- Прибыли мы только что и разместились лучше не надо, - садясь рядом с ним, радостно заговорил Сеня. - Под рудником ты раненный был, говорят?
- В бок. Под самые кишки. Заросло, как на собаке... Это, видишь ли, они пробную вылазку с рудника делали. Старого начальника гарнизона у них сменили за военные неуспехи. Прислали нового - полковника Лангового. Может, слыхал?.. Хотел прощупать нас, - усмехнулся Сурков. - Рад, что вы пришли. Большой отряд?
- Двести тридцать два...
- Мало... Гладких кто?
- Охотник тамошний.
- Уросливый, говорят?
- Да нет, он слушает меня, - с улыбкой сказал Сеня, - командир он хороший... Что нового у вас?
- Что нового у вас?
Сеня стал рассказывать о положении дел в Ольгинском районе. Он выкладывал Суркову все свои сомнения и колебания. Он жаловался на отсутствие информации и директив ревкома, на то, что, хотя в Ольгинском районе подъем у населения не меньший, чем здесь, разворот движения поневоле слабый: нет организаторов. Потом он рассказал о встрече с Мартемьяновым, о работе, проделанной Мартемьяновым, и о том, что еще осталось проделать.
- От Ольги на север и не слыхали еще о съезде областном, - говорил Сеня. - Крынкин сказывал...
- Крынкин - задница, - неожиданно сказал Сурков.
- Нет, он человек преданный, по-моему, но...
- Я не сказал, что он не преданный. Я сказал, что он задница, повторил Сурков. - Организаторов! - передразнил он. - Разве ревком рожает организаторов? Организаторов создают из рядовых людей. Странно слышать такую жалобу от представителя Тетюхинского рудника, - он подчеркнул: рудника. Организаторов движения в Ольгинском районе должны дать вы, тетюхинцы, и только вы... Так что говорит Крынкин?
- Да это не суть важно, пожалуй, - засмеялся Сеня. - Ты прав. И моя вина тут... Тебе вот письмо от Ли-фу. Слыхал такого?
- От Ли-фу? - Сурков развернул красную бумажку, которую Сеня подал ему. - "...Имевший место недоразумений... войск китайского народа... - забубнил он, - ...дальнейших выводов не сделать"... Сволочь... - сказал он, отчеркивая ногтем то место, где Ли-фу писал о том, что партизаны не имеют права помогать врагам "китайских революционных отрядов" ни в каких формах. Ты знаешь, что это значит? Это значит, мы не имеем права вызывать туземцев на наш областной съезд, не имеем права созывать корейский съезд, не имеем права защищать Николаевку, когда они пришли ее жечь, не имеем права вооружать южных гольдов и тазов, когда они отказались платить дань хунхузам и цайдунам... Сволочь!.. Вы где их встретили?
Сеня рассказал о встрече с хунхузами, о своем разговоре с Ли-фу и о найденном в реке трупе человека с перерезанным горлом.
- Очень хорошо, - злобно фыркнул Сурков. - Сегодня же пошлем роту передавить к чертовой матери... По-русски понимает кто? - обернулся он к корейцам на крыльце.
- По-русики я понимай, - сказал один, почтительно склоняясь к Суркову.
- Сбегай к командиру Новолитовской роты, - знаешь, где они стоят? скажи, чтоб зашел через полчаса на квартиру ко мне. Не переврешь?
- Нет, нет, - осклабился кореец.
- Повтори.
Кореец повторил.
- Умница, - похвалил Сурков, снова уткнувшись в бумажку. - Они отчего волнуются? - сказал он, комкая бумажку и засовывая ее в карман. - Мы подрубили их под корень. Они жили за счет дани: корейцы и туземцы платили. Теперь мы вооружили тех и других. Первыми всполошились китайские купцы и цайдуны, потом хунхузы. Они даже помирились на этом деле. Теперь купцы и цайдуны используют хунхузов как вооруженную силу... Ничего союзники!
- А ведь немало их, - сказал Сеня.
- Верно. Но какие солдаты? За что им умирать?
- Силы отымут все-таки...
- Так, может, договор подписать? - насмешливо спросил Сурков, устремляя на Сеню из-под бугров на лбу свои холодноватые, финского разреза глаза, в которых время от времени точно взрывалось что-то.
"И злой же, братец ты мой", - весело подумал Сеня.
- Силы, силы! - передразнил Сурков. - Ни у кого нет столько сил, сколь у нас. Из одного Ольгинского района целые полки двинуты... вашими стараниями...
- Крынкин там... - начал было Сеня.
- Крынкина снять надо, - холодно сказал Сурков. - Сам посуди: готовим наступление на Сучанский рудник, подняли здесь все, что можно. Рабочие идут на стачку. Мало сказать - идут: с трудом удерживаем, чтоб не выступили раньше времени. У меня сейчас сидят представители рудничного комитета, - сам услышишь... Я даю ему телеграмму за телеграммой: "Высылай отряды", - отрядов нет... Упустили самое золотое время, когда на руднике было мало войск. Теперь туда стягиваются японские эшелоны. Будь мы на руднике, город и железная дорога без угля... Правда, дело еще поправимо, потому что Бредюк под Шкотовом задерживает передвижение японцев, и рудник мы возьмем, убеждая скорее самого себя, чем Сеню, говорил Сурков, - но Крынкин твой задница: его бы в кашевары...
- А Алеша Маленький как смотрит?
- Алеша Маленький привез дурацкую директиву областкома, что все, что мы делаем, это не то, что нужно делать, а нужно делать то, что надумали они в областкоме, - язвительно сказал Сурков.
- Понятно объяснил! - засмеялся Сеня.
- А на самом деле... На заседаниях ревкома, где, кстати сказать, два левых эсера, он виляет, а смысл таков: "Вы зарываетесь, больших отрядов не нужно, мужицкими делами заниматься не нужно, никаких съездов не нужно..." А сам разъезжает по селам и приветствует и мужиков, и отряды, и съезды, то есть благословляет все, что мы делаем. Политика, нечего сказать!
- А я, по совести, еще не все тут схватываю, - сказал Сеня, огорчаясь, что не может согласиться с Сурковым. - Сам же говоришь, японцы...
- И прекрасно. Алеша рад будет союзничку...
- Я ж не говорю, что согласен с ним, - улыбнулся Сеня.
- Если не со мной, так с ним...
- С комитетом областным? - лукаво переспросил Сеня.
- С тем, что осталось от областного комитета... Впрочем, у Алеши там тоже какой-то свой оттеночек.
- Да я за съезд во всяком разе...
- Спасибо.
- А ты не злись, - блеснув кремовыми зубами, сказал Сеня, - умрешь от злости.
- Умирают от доброты, - усмехнулся Сурков.
- Расскажи лучше, как арестовали тебя и как убежал, - примирительно сказал Сеня. - А кто говорит это? - перебил он себя, прислушиваясь к доносившемуся из распахнутых окон страстному голосу кореянки.