- О чем же сначала: как арестовали или кто говорит?
- Сначала арестовали как...
- Говорит корейская революционерка Мария Цой... Из русских подданных: русскую гимназию кончила. Докладывает о восстании в Корее, она только что оттуда... Рад, рад, что вы пришли. Тебе рад, - в первый раз широко улыбнулся Сурков и крепко сжал Сенину руку.
Из окон донеслись гомон одобрения, шумные сморкания, скрип отодвигаемых парт.
- Могу хорошим обедом угостить, - говорил Сурков. - Мы на квартире у местного врача стоим...
- Знаю уж - сына его с Мартемьяновым встретили. Славный паренек, по-моему...
- Мог бы быть, коли б не портили.
- А портит кто?
- Добряки вроде тебя. Людей в его годы нужно больше ругать, а вы его хвалите, - сказал Сурков, грузно подымаясь навстречу выходящим из школы корейцам. - Вот и Алеша... Вот тебе союзничек, Алеша, - Сеня Кудрявый...
- Ну не совсем союзничек, - смеялся Сеня.
- У него оттеночек от твоего оттенка, - издевался Сурков.
- Видал сумасшедшего дурака?.. - весело и тоненько сказал Алеша Маленький, указывая на Суркова большим пальцем и взглядывая на Сеню своими живыми умными глазами. - Пусть-ка он лучше тебе расскажет, как его американцы подвели...
- А что американцы? - спросил Сеня.
- Он всю свою тактику строил на противоречиях между американцами и японцами, - пояснил Алеша, - а они сейчас вместе с японцами громят под Шкотовом Бредюка...
- Глупости все это, - отмахнулся Сурков.
- Ну как, интересно на съезде? - спрашивал Сеня у Алеши.
- А я не понял ни слова, кроме как сам говорил... Ежели по моей речи судить, так интересно, - тоненько отвечал Алеша Маленький.
- Цой, обедать с нами, - сказал Сурков кореянке, с группой окружавших ее корейцев, тоже вышедшей на крыльцо.
- Обедать с вами? - Она на мгновение заколебалась, ее быстрые темно-карие глаза чуть-чуть задержались на Суркове. - Нет, я обещалась в корейскую роту, - со вздохом сказала она и тряхнула челкой. - У них несчастье: караульный шалил с ружьем и нечаянно убил русского мальчика. Они постановили расстрелять его. А я думаю, он уже и так наказан смертью мальчика...
- Недобрый, недобрый народ, - усмехнулся Сурков. - Ты скажи им, чтоб они его лучше из отряда выгнали, коли он с винтовкой обращаться не умеет... Пошли обедать.
XXV
Алеша Маленький, сильно соскучившийся и проголодавшийся на съезде, весело крутил ежовой своей головой и без умолку говорил о том, какой им Аксинья Наумовна, должно быть, приготовила обед и какой Сеня, видать, умник, если не согласен с Сурковым, и что хорошо бы поспать после обеда.
Сеня, пересмеиваясь с ним, расспрашивал Суркова о его жизни за год, что они не видались, но Сурков или отвык от Сени, или был слишком занят своими мыслями, только он все время переводил разговор на дела или на Сеню.
Справа от них потянулся редкий дощатый заборчик, за которым виднелись уходящие в глубь двора, заросшего ярко-зеленой муравой, одноэтажные деревянные корпуса больницы, за ними виднелись лесистые, пробрызнутые солнцем склоны горного отрога. Потом они поравнялись с каменным зданьицем, тоже в глубине двора, с ведущей к зданьицу липовой аллейкой и большой цветочной клумбой перед зданьицем. В тени аллейки на скамьях сидели больные и раненые с костылями, с забинтованными ногами или руками.
Возле распахнутой калитки партизан с рукой на перевязи другой, здоровой рукой, держал за кофту красивую, статную сиделку в белой косынке, шедшей к ее черноглазому, с острым подбородком лицу.
- Не уходи, Фроська! - просил он. - А то, ей-богу, за тобой пойду...
- Больным и раненым на улицу ход воспрещается! - смеялась она. - Да ну, пусти, меня дома дети ждут... Здравствуйте, Петр Андреевич! - поздоровалась она с Сурковым, стрельнув в него своими черными глазами.
- Здравствуйте, - ответил он, не глядя.
- Эх, нет в тебе, Петя, обращения, - шутил Алеша Маленький. - Эдакая красота, а ты: "Здравствуйте"... А она еще выхаживала тебя раненого.
- А что ж мне прикажешь делать?
- Я бы нашел, что делать, ежели б она на меня так поглядела. Да куда там! Не глядит. Я хоть и красивый, да маленький... Вот и квартира наша, сказал Алеша Сене, указывая на обширный деревянный дом с резными карнизами и высоким резным крыльцом, выходящим на улицу.
Прямо за домом, видный с улицы, раскинулся до самого отрога большой плодовый сад - гордость Владимира Григорьевича Костенецкого: сад этот был разбит и посажен им по специально выписанному из Германии руководству для садоводов-любителей.
Они вошли в полутемный коридорчик, деливший дом пополам. Дверь в конце коридора была открыта; виден был угол русской печи; тянуло запахом всяческого варева и жаренья. Простоволосая, худая, чисто одетая старуха в белом переднике, с засученными рукавами, высунулась в дверь.
- Пришли? - радушно сказала она. - И то заждались. Сейчас подаю...
- Я подсоблю тебе, Аксинья Наумовна!
Алеша Маленький, подмигнув Сене, побежал на кухню. В просторной угловой комнате, с громадным буфетом у стены, стоял застланный клеенкой стол, накрытый на семь человек.
Высокий и чудаковатый старик в сапогах, со свернутой набок черной с проседью бородкой, которую он каким-то беспокойным движением то и дело захватывал горстью, ходил по комнате нетвердой, ревматической походкой и оживленно говорил что-то двум сидевшим на стульях горнякам в брезентовых блузах.
- ...Это такой народ, вокруг пальца обведут... - простуженным голосом сказал горняк с пышными русыми усами в тот момент, как Сурков и Сеня вошли в комнату.
Другой горняк, с веснушчатым лицом и жидкими серыми волосиками, завидев Суркова, робко привстал, теребя в руках фуражку, но, покосившись на своего развалившегося на стуле товарища, снова сел на краешек стула.
- Какой народ? - спросил Сурков.
- Владимир Григорьевич о сходе вот рассказывает...
Сурков, не дослушав, прихрамывая, прошел в соседнюю комнату.
- Вон вы живете как!.. - Сеня оглядел приборы в две тарелки, вилки, ножи, металлические ложки, стеклянные солонки - предметы, от которых он давно уже отвык. - По-буржуйски живете, - шутливо говорил он хрипловатым смеющимся голосом, здороваясь со всеми за руку.
- Остатки прежней роскоши, так сказать... Костенецкий, - назвал себя старик со свернутой набок бородкой и по-совиному поглядел на Сеню.
- Вот и хорошо... А я, в аккурат, с сыном вашим познакомился...
- Но-о, Сережу видели? - вдруг по-детски рассияв, воскликнул Владимир Григорьевич. - И что? Как он чувствует себя, этот юноша?
- Здорово чувствует, по-моему. Мы с ним прямо, можно сказать, подружили...
- А кончился сход? - спросил Сурков, с мылом и полотенцем в руках появляясь в дверях из соседней комнаты.
- Как же, как же... - торопливо сказал Владимир Григорьевич.
- Как выборы?
- Да я вот рассказывал товарищам... - Владимир Григорьевич беспокойно схватился за бороду. - Благополучно, в общем... Список наш почти целиком прошел, но Казанка они все-таки вставили и выбрали небольшим, правда, большинством...
- Как же вы допустили? - холодно спросил Сурков.
- Позвольте, как же не допустить, если барышничество он оставил, и сын у него в партизанах, и он бесплатно снабжает партизан мясом? - сказал Владимир Григорьевич, не замечая того, что он приводит те самые доказательства о необходимости выбрать Казанка, которые на сходе приводили ему сторонники Казанка и которые на сходе он яростно опровергал.
- Сдали, значит? - усмехнулся Сурков.
- Сдал? - покраснев носом, сердито сказал Владимир Григорьевич. - Я считаю неуместным это замечание. Я сделал все, что мог... - Он обиженно отвернулся к окну.
- Какой Казанок это? - спросил Сеня, вспомнив просьбу Гладких.
- Местный кулак, барышник, - резко сказал Сурков, - а теперь вот делегат повстанческого съезда. Очень хорошо...
- А я скажу, товарищ Сурков, его, и правда, трудно было не допустить, вставил горняк с пышными усами. - Я его очень даже знаю и все село их знаю. Первый он человек у них. В старое время у кого скорей всего мужик подмогу находил? У Казанка. Он, понятно, наживался на том, да разве они понимают? И перед начальством он первый был заступник. Приставов он, правду сказать, не терпел...