- Можно курить? - Маркевич достал из кармана френча измятую пачку сигарет и серебряную зажигалку. - Не хотите ли? Японские.
- Нет...
Ничего примечательного не было в нем. Было общее впечатление чего-то поношенного и подержанного и не имеющего возраста. Природа отпустила его худому лицу излишек кожи, и она дрябло обвисала по щекам; под глазами мешки; глаза круглые и невыразительные, как копейки. И одет он был очень неряшливо - френч точно изжеванный и в пуху, один погон полуоторван, синие галифе в ржавых пятнах.
- Расскажите, что делается на руднике.
- Что делается? Жалованье не платят, народ бунтует. Надо жалованье платить, - плаксивым голосом заговорил Маркевич.
- Но в поселке спокойно как будто?
- В поселке спокойно, а под землей бунтуют, вон там... - И Маркевич указал пальцем в пол.
- Много арестованных?
- Мы их здесь не держим: или отсылаем, или ликвидируем...
- Или отпускаете? - полувопросительно, с усмешкой подсказал Ланговой.
Маркевич, заглотнув дым, некоторое время задержал на Ланговом свои копеечные глаза, налившиеся вдруг тяжелой желтоватой медью. Потом, сильной струей выпустив дым под стол, он спокойно сказал:
- Зря не берем, потому не отпускаем. Ночью взяли одного, полпуда динамита на квартире. Говорит, украл - рыбу глушить. А партизаны бомбы делают... - И он вдруг тоненько засмеялся, закрыв глаза.
В комнату быстро вошел адъютант.
- Разрешите доложить? - взволнованно сказал он, звякнув шпорами.
- Да?
- Со станции Кангауз сообщают: Шкотово занято партизанами. Дальше Кангауза телефон не действует, и установить связь с нашими частями пока не удалось.
Ланговой почувствовал, как кровь отхлынула от его лица, но овладел собой.
- Хорошо. Вызовите Кангауз к прямому проводу. Велите подать лошадей.
- Есть... Разрешите... третий раз звонят из штаба американских войск. Майор Грехэм просит вас к себе.
- Скажите господину майору, что я готов принять его в любое время, резко сказал Ланговой.
Адъютант вышел.
- Действительно! - фыркнул Маркевич. - Они нам столько гадили. Вчера я имел удовольствие познакомиться с капитаном Мимура. Какой любезный человек! Прекрасно говорит по-русски и, как ни странно, православного вероисповедания. Он даже квартиру снял у священника...
- Я вас прошу, господин поручик, - сказал Ланговой, в упор глядя на Маркевича, - расследовать дело с динамитом, и если обнаружите связи рудника с деревнями, пресеките их и поставьте меня в известность...
- Будьте спокойны, - блеснув своими копейками, сказал Маркевич.
- Вы связаны с кем-нибудь в Скобеевке? - спросил Ланговой.
- Конечно.
- Назовите мне.
- Я запишу вам...
Маркевич оторвал белый краешек лежащей на столе газеты и мелко написал что-то.
Ланговой прочел: "Тимофей Казанок, крестьянин".
- Кроме того, у японцев есть связи среди корейцев, - сказал Маркевич.
- Благодарю вас. Вы свободны.
Ланговой вызвал адъютанта.
- Что ответили вам от майора Грехэм?
Адъютант замялся.
- Повесили трубку, господин полковник.
- И прекрасно. Кланяться не будем, - сказал Ланговой, багровея.
При выходе из штаба Ланговой чуть не наткнулся на часового, который, загородив спиной дверь, держа поперек винтовку, не впускал в штаб бедно одетую женщину с мокрыми косыми глазами. Одной рукой женщина прижимала к груди завернутого в дырявый платок плачущего ребенка, а другой держала за руку мальчика лет девяти, со страхом глядевшего на часового расширенными голубыми глазами.
- Миленький, пусти!.. Миленький, пусти!.. - со слезами просилась женщина.
- Говорят, уходи, не то...
Часовой отгораживался от нее винтовкой и пятился, боясь прикоснуться к женщине, чтобы не придавить ребенка.
Женщина первая увидела Лангового.
- Ваше благородие! - крикнула она, кидаясь на часового.
Часовой оглянулся и, испугавшись начальника, ложем винтовки уперся женщине ниже живота и оттолкнул ее; женщина едва не упала с крыльца. Мальчик, вскрикнув, прижался к бедру матери. Ланговой, не глядя на них, быстро сбежал с крыльца и пошел к лошадям, которых вел навстречу ему вестовой.
- Ваше благородие!.. Миленький!..
Женщина бежала за адъютантом, пытаясь ухватить его за руку, адъютант с улыбкой не давался.
- После, после, - говорил он, отмахиваясь.
- У меня же муж арестован... Господи!.. - с отчаянием сказала женщина.
Она грузно опустилась на землю и заплакала.
Ланговой, за ним адъютант и вестовые вскочили в седла и поскакали на станцию, подняв за собой клубы пыли.
XXII
Обстоятельства занятия Шкотова партизанами были таковы.
В тот день, когда Алеша Маленький покинул Бредюка, перебежало на сторону партизан несколько колчаковских солдат, среди них писарь штаба гарнизона, принесший дислокацию белых частей и расположение постов, учреждений и офицерских квартир.
Бредюк, пользуясь холмистой местностью, поросшей густым кустарником, к ночи стянул все силы к крайним от тайги казармам, а сам, переодевшись офицером, во главе двадцати конных, переодетых в колчаковскую форму, поехал в Шкотово.
Вместе с Бредюком поехал и его ординарец и правая рука, Шурка Лещенко, - из тех преданных Бредюку и только его и признававших отчаянных ребят, про которых говорили, что они "врага вострием бьют, а своих - плашмя".
Они поехали не прямой дорогой из Майхе, а по шоссе, которое шло параллельно железной дороге: в расположении шоссе не было сторожевых секретов, а стоял только часовой при въезде в посад. Ликвидировав часового и перерубив телефонный провод из караульного помещения, Бредюк и еще несколько человек вошли в помещение. Заспанный начальник, вытянувшись и мигая, начал докладывать Бредюку о том, что "на вверенном ему участке ничего не случилось". Бредюк ударил его шашкой по голове, остальные бросились на спящих сменных и порубили их.
Построившись в колонну по три, они шажком поехали к штабу гарнизона. Дорогой им встретились двое конных дозорных. Бредюк накричал на дозорных почему они прямо подъехали к колонне, а не окликнули издалека, и велел их "арестовать". Дозорных спешили, обезоружили и тут же зарубили. Трупы перебросили через забор, а коней привязали, чтобы они, прибежав в конюшню, не наделали переполоху.
Штаб гарнизона помещался неподалеку от казарм, со стороны посада, в реквизированном гражданском доме. Благодаря маскировке и тому, что никто не мог ожидать появления Бредюка в самом сердце расположения белых, партизанам удалось бесшумно ликвидировать дежурного по штабу офицера, вестового, телефониста и порвать телефонную связь.
Во второй половине дома жил начальник гарнизона.
- Пойдем, Шурка, навестим начальство! - сказал Бредюк с деревянной своей усмешкой.
На стук в дверь вышел заспанный босой денщик в нижней рубашке и ватных солдатских штанах с вылезающими из-под них белыми подштанниками.
- Их высокоблагородие спыть, - сказал он в ответ на просьбу Бредюка пропустить их.
- Де ж воно спыть? - ласково спросил Шурка.
- А у горници, - ответил денщик, удивленно посмотрев на солдата, осмелившегося вмешаться в офицерские дела.
- А может, тут еще кто живет, с кем поговорить: дело срочное, - сказал Бредюк.
- Хто ж тут живе, только вин и живе, - почтительно подавляя зевоту, отвечал денщик.
Бредюк двумя руками схватил его за рубаху и отшвырнул от двери.
- А ну, вдарь его, Шурка! - сказал он.
Денщик, охнув, с разрубленным лицом упал с крыльца.
Взяв ночник, горевший в передней, а в другой руке держа обнаженную шашку, Шурка, за ним Бредюк на цыпочках прошли в комнаты.
Начальник гарнизона, запрокинув голову и храпя так, точно он стакан грыз, спал, разметавшись на пуховой перине. Синее стеганое одеяло сползло на пол; видны были задранные кверху усы, верхний ряд зубов и обнаженное по пояс упитанное безволосое тело: по спортсменской привычке начальник гарнизона спал без белья.