За весь вечер она не произнесла ни слова и отказалась от ужина. Какое-то неосознанное любопытство толкнуло Лангового проводить ее в переднюю и подать ей накидку. На мгновение он почувствовал под руками ее переливающееся тело.
- Благодарю вас, - сказала она голосом, в котором слышалось отдаленное воркованье. Потом, обернувшись к Ланговому и обращаясь словно бы не к нему, а к кому-то стоящему за ним, она спросила: - Вы живете в квартире полковника Молчанова? У вас отдельный ход, не правда ли?
- Да, а...
Он удержался от глупого вопроса.
- До свиданья, - сказала она, направляясь к двери.
В это мгновение дверь отворилась, и на пороге показался денщик Лангового. Денщик неуклюже попятился, чтобы дать женщине дорогу.
- Пакет прислали, ваше высокоблагородие, велели срочно передать, сказал денщик, словно бы извиняясь.
На пакете стояла печать американского штаба. В пакете было что-то твердое.
Ланговой вскрыл пакет и, подойдя поближе к лампе, тускло освещавшей переднюю, вынул несколько фотографий и письмо, напечатанное на машинке.
Некоторое время Ланговой, не понимая, смотрел на фотографии, перебирая одну за другой. Наконец он стал различать то лежащие по одному, то наваленные одни на другие обугленные, скорченные, изуродованные тела с отрубленными конечностями и перекошенными, оскаленными ртами. "По поручению майора Грехэм, - прочел он, - пересылаю вам некоторые подробности деятельности вашего предшественника. Снимки сделаны в деревне Бровничи. Лейтенант Вилькинс". Ланговой испуганно оглянулся.
Денщик молча стоял у двери, опустив громадные черные кулаки.
- Ступай... ступай домой, - хрипло сказал Ланговой.
И, быстро сунув в карман фотографии, скомканные пакет и письмо и придав лицу прежнее выражение полупрезрительной небрежности, он вернулся в гостиную.
XXV
Захваченный с динамитом рабочий Игнат Саенко, по прозвищу Пташка, работал откатчиком в шахте № 1. Пташкой он был прозван за то, что мог подражать голосам всех птиц. Да и наружностью он смахивал на птицу маленький, вихрастый, длинноносый и тонкошеий. Он был женат и имел двух детей, и старший его сынишка тоже умел уже подражать птицам.
Игната Саенко взяли ночью, побудив всех соседей. И когда его вели, его жена, сынишка, и все соседи, и дети соседей, любившие Пташку за то, что он пел, как птица, высыпав на улицу, долго кричали и махали ему вслед.
Контрразведка помещалась над оврагом, в глухом дворе, обнесенном со всех сторон высоким забором. Когда-то там помещался сенной двор. Пташку впихнули в амбар и заперли на замок. В этом пустом и темном амбаре он, страдая от отсутствия табака, просидел до самого рассвета.
С того момента, как динамит был обнаружен у него под половицей, Пташка знал, что ему больше не жить на свете. Правда, его участие в деле только и состояло в том, что он, согласившись на уговоры товарищей, предоставил им свою квартиру для хранения динамита. Но мысль о том, что он мог бы облегчить свою судьбу, если бы выдал главных виновников предприятия, не только не приходила, но и не могла прийти ему в голову. Она была так же неестественна для него, как неестественна была бы для него мысль о том, что можно облегчить свою судьбу, если начать питаться человеческим мясом.
Весь остаток ночи он не то чтобы набирался сил, чтобы не проговориться, - таких сил, которые заставили бы его проговориться, и на свете не было, - а просто обдумывал, как ему лучше соврать, чтобы укрыть товарищей и выгородить себя. А еще он думал о том, что будет с детьми, когда его убьют, и жалел жену. "Навряд ли кто возьмет ее теперь за себя с двумя ребятами, косую", думал Пташка.
На рассвете пришли взявший его ночью унтер - большой мужик с черной бородой, росшей более в толщину, чем вширь, и солдат с ружьем - тоже рослый, но рыхлый, желтолицый скопец. Они отвели Пташку на допрос.
Пташка увидел за столом офицера со старообразным лицом и, хотя он его никогда не видел, догадался, что это сам Маркевич (кто же на руднике не знал Маркевича). Ему стало страшно. Но пока Маркевич спрашивал его имя, фамилию, губернию, вероисповедание, Пташка справился с собой. Маркевич спросил его, где он достал столько динамита и зачем. Пташка сказал, что крал его по частям, чтобы глушить рыбу.
- Рыбки, значит, захотелось? - нехорошо улыбнувшись, спросил Маркевич.
- Двое ребят у меня, жалованье не платят, живем бедно, сами понимаете, - сказал Пташка и тоже позволил себе чуть улыбнуться.
- Видимо, он рыбную торговлю хотел открыть? - сказал Маркевич, подмигнув сидящему в углу на табурете унтеру. - Полпуда! А!..
Пташка сказал, что он, правда, хотел продавать рыбу инженерам и конторщикам, чтобы немного подработать.
- А зачем третьего дня заходил к тебе Терентий Соколов? - спросил Маркевич, в упор глядя на Пташку круглыми желтоватыми глазами, страшными тем, что они ничего не выражали.
"Откуда он..." - подумал было Пташка, но тут же сделал удивленное лицо - даже не очень удивленное, а такое, как надо, - и сказал:
- Терентий Соколов? Да я и не знаю такого...
- А что, если я его приведу сейчас и он про тебя все расскажет?
- Не знаю, кто он и что он мыслит сказать, - пожав плечами, ответил Пташка: он знал, что Маркевич не может привести Терентия Соколова, который вчера прислал жене письмо из Перятина.
- Слушай, - таким тоном, словно он желал помочь Пташке, сказал Маркевич, - Соколов признался в том, что на квартире твоей передаточный пункт, откуда динамит переправляют к красным... Я знаю, тебя в это дело зря запутали. Если назовешь, кто тебя запутал, я тебя отпущу. А не назовешь...
- Я, ваше благородие, служил на царской службе, я всю германскую войну прошел, - проникновенно сказал Пташка, - а с красными дела я не имел и не могу иметь. А сознаю я то преступление, что я тот динамит покрал для глушения рыбы по великой бедности. И коли должен я за то идти под суд, пусть будет на то ваша воля...
Маркевич вразвалку обошел вокруг стола и, постояв против Пташки и посвистав немного, изо всей силы ударил его кулаком в лицо. Пташка отлетел к стене и, прижавшись к ней спиной, изумленно и гневно посмотрел на Маркевича, - из носу у Пташки потекла кровь.
Маркевич, подскочив к нему, тычком стал бить его кулаками в лицо, раз за разом, так что Пташка все время стукался затылком о стену. Пташка не успевал ничего сказать, а Маркевич тоже ничего не говорил, а только бил его кулаками в лицо, пока у Пташки не помутилось в голове и он не сполз по стене на пол.
Унтер и солдат подхватили Пташку под руки и, пиная его плечами и коленями, отволокли в амбар.
Пташка долго лежал в углу, обтирая полой рубахи горящее опухшее лицо, сморкаясь кровью и тяжело вздыхая. Он думал то о том, что он теперь пропал, то о том, что улик против него все-таки нет, и это немного подбадривало его. Потом ему захотелось покурить и поесть, но никто не шел к нему. Со двора не доносилось никаких звуков. Он был отрезан от всего мира, ему неоткуда было ждать помощи и некому было пожаловаться. Он подложил руку под голову и незаметно уснул.
Проснулся он от звуков открываемого замка. Дверь распахнулась, и вместе с солнечным светом и запахом весны в амбар вошли Маркевич и унтер. Чернобородый унтер с ключами в руке остановился у распахнутой двери, а Маркевич подошел к Пташке, с пола смотревшему на него настороженными птичьими глазами.
- Что, не надумал еще? - сказал Маркевич. - Встать! - взвизгнул он вдруг и сапогом ударил Пташку в живот.
Пташка вскочил, одной рукой поджав живот, а другой пытаясь заслониться от Маркевича.
- Говори, кто носил тебе динамит. Убью!..
- Убейте меня, - детским голосом закричал Пташка, - а я не знаю, чего вы от меня хотите!..
- Взять его! - сказал Маркевич.
Унтер крикнул со двора солдата. Через пробрызнувший молодой травкой двор Пташку подвели к длинному погребу с земляной, прорастающей бурьяном крышей с деревянными отдушинами и зачем-то железной трубой посредине.