Ты выглядел немного иначе, чем обычно. Была в тебе какая-то рассеянность, которую ты попытался скрыть, приветливо обняв меня, как всегда, за плечи и уведя к себе в кабинет. Плотно прикрыв дверь, ты опустился в огромное кожаное кресло за письменным столом и тут снова стал всегдашним самим собой. Вот теперь все выглядело по-прежнему привычным, как когда-то.
Я мог бы без конца описывать твой кабинет, который так люблю: эти кожаные кресла, камин, большой плакат со Стеной Плача, твое фото с президентом Трумэном, висящую на стене шкуру ламы (ты рассказывал, что тебе преподнести ее латиноамериканские индейцы, работавшие под твоим началом на горных полях в Андах; там еще по периметру шла надпись: «Большому человеку с Севера, которому исполнилось шестьдесят сезонов дождей»), склянки с пряностями и засушенными растениями, расставленные по полкам из черного дерева, а главное — книги, жуткое количество книг, на всех доступных тебе языках, по всем тем вопросам, в которых ты так здорово разбираешься. Стоило снова оказаться в этом кабинете, как перед глазами опять встали одна за другой все наши прежние встречи — когда мне было одиннадцать, потом тринадцать, потом шестнадцать лет. В сущности, я рос на твоих глазах, и ты всегда был готов меня выслушать, помочь советом, успокоить, всегда дарил самые желанные подарки.
Сначала мы говорили о маловажных (с моей точки зрения) вещах: ты рассказывал, как трудно стало вести дела, доверительно пояснив, что планируешь поменять весь прежний образ жизни.
— Пойми, иногда как раз привычное надоедает больше всего. Если уж почувствовал, что тебя затягивает рутина, надо все бросать, непременно. В таких случаях лучше всего перебраться на новое место и начать все сначала.
Тут ты вдруг спохватился и спросил: может, я слушаю просто из приличия, затрудняясь заговорить о том, что меня действительно волнует.
— Да нет, — сказал я, — это мы с тобой пока что настраиваем инструменты…
Моя формула пришлась тебе по вкусу, но ты, видимо, решил, что теперь мы как раз настроены в унисон, поскольку взял быка за рога и предложил выложить, что у меня на душе. С тобой я чувствовал себя абсолютно свободно. Я рассказал — в самых общих чертах, без подробностей — все, что произошло за последние дни, начиная со случая в туннеле Линкольна. Но не стал вдаваться в объяснения, откуда мне известно то или другое. Опустил и некоторые детали, которые тогда казались несущественными. Все это время, пытаясь оценить твою реакцию, я следил за выражением твоего лица. Но оно оставалось непроницаемым. Когда я закончил, ты спросил, не хочу ли я принять душ перед ужином.
Это была прекрасная идея — после долгого шатания по городу я чувствовал себя пропотевшим и грязным. Дороти вызвалась проводить меня в ванную, чтобы показать, где лежат чистые полотенца. В коридоре она задержалась и отбросила кончиком туфли загнувшийся край ковра.
— Сущий ребенок твой дядя, — укоризненно сказала она своим басовитым и назидательным, словно у воспитательницы детского сада, голосом. — Все ковры в доме перепортил. Уж его и просила, и умоляла — ничего не помогает. Каждое утро обещает, а как ночь — все вчистую забывает, что пообещал. Люди спят давно, а он все расхаживает по дому со своими мыслями, и все пьет да пьет. Чуть только опустошит стаканчик — тут же кладет его набок, и давай загонять в него шарики по ковру. — Она ткнула в сторону подставки для зонтов, тесно заставленной клюшками для гольфа. — Утром посмотришь — все ковры, будто шкура побитой собаки… Просто жалость берет — до чего человек хороший, а по ночам не спит ни в какую… Теперь вот уезжать надумал. Жалко его. Сегодня таких джентльменов, как он, больше и не сыскать…
Когда я вернулся, ты уже сидел за накрытым столом. Вид у тебя был озабоченный.
— Хочешь, я запишу все, что рассказал, — предложил я, садясь на свое место.
Это мне пришло в голову под душем. Я и сейчас думаю, что это была совсем неплохая идея. Согласись ты тогда на мое предложение, получил бы тут же, на месте, — что называется, «не отходя от кассы», — те самые пять с половиной тетрадок, которые я успел теперь заполнить, сидя здесь взаперти. И не исключено, что тогда нам удалось бы предотвратить все последующее. Но ты сказал:
— Нет, не стоит. Мне кажется, сейчас важнее нащупать, что здесь самое главное, во всей этой истории…
— Мать, — ответил я, не задумываясь.
По-видимому, это тебя не убедило:
— Но ведь у вас такими делами вроде бы занимается как раз отец, не так ли?