Теперь все пути к отступлению были отрезаны. Немного коробило от собственного обмана, но что мне оставалось? Впрочем, с тетки не убудет — покойный Марвин оставил ей столько, что еще четыреста долларов за лишний день госпитализации ее бюджет никак не обрушат.
Теперь требовалось разбудить мать и тактично объяснить, что завтра в полдень ей придется быть не на лекции, а в несколько ином месте. Добудился я ее, надо сказать, с трудом. Она немедленно схватилась ехать за теткой, но я тут же сообщил, что сейчас звонили из больницы и просили Иду забрать завтра — им почему-то так удобней.
— Как это? — возмутилась она. — Я им сейчас объясню, что они не имеют права…
Я так и съежился. Но тут она вдруг махнула рукой:
— Знаешь, так даже лучше. Нечего ей висеть у тебя на шее целый вечер. Меня ведь не будет…
— Как, и сегодня тоже?..
— Я условилась с подругой, — соврала она с такой легкостью, что я тут же перестал терзаться мнимым «звонком из больницы». — Мы, наверно, засидимся, так что ты меня не жди. Еда…
— …на плите, — закончил я привычную фразу.
Но она уже закрылась в ванной. Полдела за мной. Теперь оставалось только сообщить, что ей нужно заехать за теткой в больницу завтра в полдень. Я постучал и, услышав «можешь зайти», приоткрыл дверь ванной. Вопреки опасениям, мое сообщение не произвело на нее такого уж убийственного впечатления. Она, правда, слегка поморщилась:
— У меня как раз на это время было что-то назначено…
Но тут же добавила:
— Впрочем, это не так уж важно.
И, не отрываясь от зеркала, принялась ревностно убеждать меня, что наш долг, в особенности по отношению к старикам, важнее любой личной прихоти и что выполнение моральных обязательств приносит несравненно большее удовлетворение, чем погоня за мимолетными развлечениями.
Я только диву давался, до чего резко противоречили эти банальности ее собственному поведению. Впрочем, после вчерашнего я относился к подобному двуличию куда снисходительнее — теперь уже знал, как слаб человек. Но мне почему-то стало всерьез обидно за ее любовника, который завтра в полдень, снедаемый недоумением и страхом, будет безуспешно искать в толпе розовую блузку с черным узором. Мне было обидно, что мать с такой легкостью отказалась от обещанной встречи. Ненавижу, когда нарушают обещания.
Тут я спохватился, вспомнив, что и сам до сих пор не выполнил важное обещание, данное мистеру Кэю. Магнитная карточка все еще лежала в кармане. А ведь он на меня полагался…
Я стал осторожно выяснять у матери, когда та собирается выйти и можно ли к ней присоединиться. Время близилось к четырем. Оказалось, что мать (перед своим семичасовым свиданием!) собиралась еще что-то купить в Манхэттене. Клуб «Патрик» находился именно там. Я тут же придумал, что мне обязательно нужно встретиться с приятелем, с которым мы вместе работаем в библиотеке, и я, возможно, даже останусь у него ночевать — ведь она все равно вернется поздно. Меня вдруг привлекла мысль впервые переночевать одному в какой-нибудь дешевой манхэттенской гостинице — это сулило более волнующие переживания, чем ожидание твоего звонка в пустом доме, в полном одиночестве.
«Нет, нет, я вовсе не собираюсь сопровождать тебя к подруге, — объяснил я, — подбрось меня только до Манхэттена…» Тут я неожиданно умолк, потому что мать кончила прихорашиваться и встала из-за туалетного столика. Я смотрел на нее, как зачарованный. Даже отошел на несколько шагов, чтобы увидеть ее в полный рост. Она была по-настоящему красива: стройные, длинные ноги в дымчатых чулках и туфлях на высоком каблуке; узкая, но идеально сидящая юбка; строгий, облегающий тонкую талию жакет с отложными широкими манжетами и отлично дополняющая его серая шелковая блузка; искусно примененная косметика подчеркивала наиболее выразительные черты лица: высокие скулы, чувственный, полный рот, миндалевидные темные глаза…