Через узкое окно светила далекая яркая звезда, и я вдруг вспомнил свою Абхазию и дом, где я когда-то родился и где живет сейчас моя одинокая мать. Может быть, и ей сегодня не спится…
Из соседней комнаты всю ночь слышалось, как кашлял и глухо стонал во сне Зауркан.
Я заснул только под утро, а когда встал, оказалось, что старик и правда заболел — не может встать с постели. Он сдерживался, не стонал, видимо с трудом подавляя боль; во впалых глазах его было страдание. Есть он не мог, только иногда глотал воду и курил.
Три дня, начиная с этого утра, я и Бирам старались хоть чем-то облегчить положение больного, но что мы могли сделать с болезнью, которая называется старостью?
Я больше не мог задерживаться здесь, срок моего заграничного паспорта уже кончался.
В тот день, когда я должен был попрощаться с Заурканом, он с утра подозвал меня к себе:
— Дорогой мой Шарах, ты можешь спокойно уехать, я или поправлюсь, или, если увижу, что не могу больше жить, спокойно приму смерть. Я увидел тебя — абхазца, родственника моей матери, сына народа, из тела которого я происхожу, и я успел рассказать тебе все пережитое мною. А ты принес мне счастливую для меня весть, что абхазцы и Абхазия остались неразлучными.
Старик вызвал Бирама, шепнул ему несколько слов. Тот ушел и вернулся с медной трубой и большим кавказским кинжалом. Старик, держа своими дрожащими руками, долго рассматривал их.
— Дорогой Шарах, от убыхов, которые исчезли с лица земли, осталось только это. Возьми их с собой в Абхазию! Для Бирама они безмолвны, а с тобой будут говорить. Здесь, после моей смерти, они, наверное, попадут в чужие руки. А вместе с тобой окажутся в родных краях!..
Поблагодарив, я принял эти дорогие для меня подарки, приложил все усилия, чтобы удержать Зауркана в постели. Но он все равно, не послушав меня, решил встать. Надел свой старый архалук и черкеску, надел на голову папаху, взял посох и, выйдя из дому, провел меня до калитки. И только там, обняв и поцеловав меня и пожелав счастливого пути, отпустил.
Бирам помог донести мне вещи до проезжей дороги. Мы медленно шли по равнине, и когда я обернулся, то увидел сзади нас, на холме, Зауркана, все еще стоявшего там, как последний обломок старой крепостной стены…
Больше я не оглядывался. Пусть таким он и останется в моей памяти. Пусть таким, последним гордым обломком прошлого, покажется и другим людям в книге о нем, которую я непременно напишу по сделанным с его слов записям.
Послесловие
На этих словах обрывалась попавшая ко мне рукопись молодого языковеда Шараха Квадзбы. Как было сказано вначале рукопись не имела названия, не была разбита на главы, и, готовя ее к изданию, я сам разделил ее на главы, дал им наименование и по впечатлением прочитанного назвал ее «Последний из ушедших».
1966–1973