Чичкофф поглядывал на меня понимающе и немного смущенно. Мы почти перестали разговаривать; обменивались короткими репликами, и все. Некоторое время я лежал в своей каюте, глядя в дощатый потолок. Он вдруг напомнил мне помост — там, на острове. Глядя на него снизу, я как бы превращался в Джанки, или в капитана, или в чеченца, которые смотрят сейчас на такие же доски мертвыми, присыпанными землей глазами. Боже, им даже не закрыли глаза… Поймав себя на том, что постоянно смахиваю с лица воображаемые комья, я встал и пошел в аппаратную. Чичкофф встретил меня коротким кивком.
— Посмотрите. Похоже, берутся за ум.
Я сел просматривать материал. В лагере «синих» Вера Павловна пыталась взять на себя осиротевшую роль лидера. Вдвоем с Машей они тормошили плачущую продавщицу Валю, которая казалась действительно потрясенной — единственная из всех участников.
— Сама подумай, — говорила Вера Павловна. — Это же просто необходимо. Нужно заранее решить, кого отсеивать в случае чего. Тогда погибнет только один, зато остальные получат соль и котелок. Простой расчет, понимаешь?
Валя кивала, утирая крупные слезы.
— Ну вот и хорошо… посмотри на меня… — Вера Павловна гладила Валю по голове и указывала глазами в сторону мирно играющего в куличики Крыжовника. — Вот он. Сначала.
— Аа-а… — снова срывалась в истерику Валя. — Я… я… я так не смогу, девочки. Это же человек… даже брат… как вы можете…
Наконец, устав от бесконечного повторения, москвичка препоручила продавщицу Маше, а сама отправилась к футболистам. Близнецы пожирали живьем пойманную на отмели рыбешку. Выслушав резоны Веры Павловны, Муртаз — а это был именно он, потому что от Георгия я никогда не слышал ни слова — кивнул и поинтересовался, что они получат взамен за такое голосование.
— Соль, — повторила Вера Павловна. — Соль и котелок.
Муртаз усмехнулся.
— Какой соль? Думай, что говоришь. Ты кто? Женщина. А он кто? — футболист кивнул на Крыжовника. — Он мужчина. Глупый, но мужчина. Брат даже. Какой соль?
Вера Павловна вздохнула. Жизнь давно приучила ее к тому, что с тупой логикой самцов можно совладать лишь одним, зато неизменно верным способом.
— Ладно, — сказала она. — Бизнес есть бизнес. Сначала Георгий, потом ты.
Муртаз подумал, шумно рыгнул и снова подумал.
— Нет, женщина, — возразил он. — Сначала я, потом Георгий, а потом опять я. Раздевайся и ложись.
— И не стыдно? — бизнесвумен провела тоскливым взглядом по нацелившимся на нее камерам и скинула блузку. — Вы же вроде как братья мне…
— Все снимай, все, — поторопил ее Муртаз, вытирая о песок липкие от рыбьей слизи пальцы. — Давай, женщина, давай…
— Молодец баба, — одобрительно сказал Чичкофф. — Ясный бизнес-план, четкая стратегия реализации. Похоже, каюк тут мужикам.
Он переключился на «красных», где все шло совершенно по-прежнему. Конечно: они ведь еще не понимали сути происходящего. «Красные» не видели сегодняшних смертей, сегодняшней крови. В точности как и я перед вторым конкурсом, здесь были уверены, что повешение Джанки представляло собой всего лишь инсценировку. Они еще не знали, что превратились в соучастников убийства…
Впрочем, нет — одна новость все-таки была: артистка Клара наколола ногу и почти не могла ходить. Это давало Крыжовнику определенный шанс.
Когда на следующий день Чичкофф объявил условия третьего конкурса, «красные» зароптали.
— Несправедливо это, — сказал Бандура. — Третий раз одно и то же. А главное — почему зачет по последнему? Их шестеро, нас семеро. Нам труднее. Несправедливо.
— Отчего же? — прищурился Чичкофф. — По-моему, наоборот: больше людей — больше помощи. Значит, преимущество у вас.
— Это когда все люди нормальные, — мрачно вступил Геринг. — А когда неполноценные…
Он кивнул на Клару, которая и в самом деле едва ступала на ногу. Чичкофф оживился.
— Неполноценные? — переспросил он. — Хорошее слово, господин Геринг. Ох, уж эти уроды… Сами мучаются и других мучают. Вот, возьмите.
Продюсер достал из-за спины маленький блестящий пистолетик и протянул его Герингу. Скин попятился.
— Берите, берите, — подбодрил его Чичкофф. — Избавьте общество от страданий. Сделайте его лучше. Человек должен быть красивым, умным и здоровым, не так ли? Берите, господин Геринг. Одно нажатие на спусковой крючок — и ваша команда побежит вшестером. Разумное решение. И потом — это всего лишь игра.
— Бери, — сказал Бандура. — Игра — значит, и пистолет игрушечный. Даже не пугач.
— Ну, если игра… — Геринг взял пистолет.
В объективе моей камеры он и впрямь казался игрушечным.
— Не надо! — вдруг закричала продавщица Валя. — Пожалуйста, не надо!
Она даже сделала шаг вперед, но Вера Павловна и Маша вовремя ухватили ее за плечи.
— В голову, — дружелюбно подсказал продюсер. — Иначе незачет.
— Давай, — сказала Клара. — Думаешь, мне бежать хочется? Я лучше в сторонке посижу.
Геринг поднял пистолетик на уровень Клариных глаз и нажал на спуск. Когда девятимиллиметровая пуля попадает человеку в лицо с расстояния в один шаг, то спереди остается лишь небольшая неопрятная дырка. Зато сзади, в затылке, словно распахивается дверца, и оттуда… Я подавил в себе приступ рвоты. Оператора не должно тошнить. Чичкофф поднял выпавший из руки Геринга пистолет и взвесил его на ладони.
— Такой крошечный, а как бьет… Эй! — он обернулся к тихарям, уже стоявшим с крючьями наготове. — Уберите это. Пусть полежит в сторонке, как хотела. Остальные участники — на старт! Второй раз повторять не стану. На счет «три». Раз… два…
Начавшийся отсчет вывел участников из оцепенения. Толкая друг друга, они бросились к стартовой линии. Думаю, в тот момент никто из них не возражал поглубже зарыться в грязь. «Синие» снова проиграли, и снова — из-за Крыжовника. Последовавшее голосование продемонстрировало впечатляющую эффективность бизнес-плана московской бизнесвумен. Оно было открытым и увенчалось честно заработанными солью и котелком.
Повешение прошло исключительно гладко. Слегка обеспокоенному Крыжовнику накинули на шею петлю, и пять рук синхронно нажали на пять клавиш. Единственное слабое звено этой дружной цепи, Валя, еще не пришла в себя после убийства Клары, а потому сомнамбулически исполняла указания Веры Павловны и Маши, которые бдительно следили, чтоб не произошло никакой заминки. Братья же футболисты с того момента, как увидели котелок, думали, похоже, только о будущей ухе.
А я? О чем думал я? — Ни о чем. Я просто запретил себе думать. Я не мог сделать ничего, чтобы остановить Чичкоффа. Даже если бы мне удалось проникнуть в радиорубку, я, скорее всего, не справился бы с рацией. Да что там рация!.. я не имел ни малейшего понятия, в котором из океанов мы находились… В подобной ситуации имело смысл только одно: сосредоточиться на личном выживании, задавить в себе все лишнее — мысли, чувства, сомнения.
Чересчур жалостливая продавщица Валя стала живым… вернее, наглядным примером такой необходимости. Она не смогла сосредоточиться: повесилась в ночь после казни Крыжовника, соорудив веревку из своей же нарезанной полосами кримпленовой юбки. Мы с Чичкоффом сидели в этот момент перед мониторами, но были слишком заняты событиями в лагере «красных», чтобы обратить внимание еще и на Валину предсмертную суету. Впрочем, думаю, что продюсер и пальцем не пошевелил бы ради спасения продавщицы.
У «красных» же взбунтовался Фима-покер. Скорее всего, на него подействовала судьба застреленной Клары: в геринго-бандурском списке неполноценных израильтянин явно занимал высокое место. Когда шестерка «красных» расселась вокруг костра, Фима взял в руки мачете и заявил, что восстание представляет собой единственный достойный выход из создавшейся ситуации. Он говорил очень тихо, но наши микрофоны улавливали даже шепот.