Элизабет еще раз поцеловала мать в щеку и ушла, стараясь не выглядеть понурой, однако весь ее вид вовсе не выражал радости. Пришлось покинуть замок Алвасете, не оглядываясь, гордо распрямив плечи и подняв голову — точно так же, как раньше лже-Ричард встречал свои неудачи.
Опекуном близнецов являлся Альберто Салина, как ближайший родственник мужского пола, он приезжал и предлагал свою помощь, но Рикарда отказалась. Ей не хотелось распространяться про необходимость ритуала, поскольку это касалось Скал и только Скал, но Альберто позаботится о замке Алвасете. А ей нужно будет навести порядок в опустевшем Надоре.
— Мы можем ехать, дора Рикарда?
— Разумеется.
Сыновьям она не сказала ничего, лишь пожелала удачной дороги и села в карету. Навык конной езды совсем ослаб, и к тому же бывшему герцогу приходилось скрываться под личиной герцогини Алва, значит нужно потерпеть.
До Надора путь лежал долго и тяжело, а особенно трудно приходилось Рикарде смотреть на яркую, но готовящуюся к осеннему умиранию природу из окошка, и размышлять о прошлом. О том, что нет ничего долговечного. После смерти отца Скалы избрали ее Повелительницей, ровно до шестнадцатилетия второго сына, а Джеральд уже взволнованно признавался, что слышал глухое ворчание камней, и ее время прошло. Но ведь это не страшно, скоро все изменится к лучшему.
Прошло немногим больше полутора месяцев, когда процессия загорелых кэналлийцев, сопровождавших надорку и двух ее сыновей, въехали в догоревшее лето Надора. Здесь текла иная жизнь иных людей, здесь делами руководил Константин Манрик под руководством Лионеля Савиньяка, но теперь она займется провинцией, а прежде чем уехать, наймет хорошего управляющего.
— Джерман, оставайтесь в замке. Слуги покажут вам ваши комнаты, — сказала она, убедившись, что здесь их ждали, что прислуга готова к работе, и что никакие Манрики не устроят стрельбы из-за угла. — Джеральд, хорошо ли вы изучили ответы на вопросы, которые я дала вам на нашей последней остановке?
— Да, матушка.
— Тогда ночью я приду за вами, постарайтесь не уснуть.
Требовалось сходить к каменному вепрю, стоявшему неподалеку от замка, и Рикарда, превозмогая усталость, пошла туда. Она все еще была воином, даже несмотря на то, что девятнадцать лет носила платья и туфли, а еще слышала здесь тихую, едва разборчивую, песню камней. Родная стихия встречала Повелительницу, но им предстояло проститься этой ночью — раз и навсегда.
Джерману не терпелось узнать, что будет делать брат ночью, но Рикарда не стала объяснять.
— Ничего такого, о чем вам следовало бы знать, мой сын.
Ночью она, четверо солдат и взволнованный нетерпеливый Джеральд отправились к камню, где Рикарда скрепя сердце приставила к груди сына блеснувшее при лунном свете острие клинка и задала все нужные вопросы — он же ответил почти без колебаний и раздумий, четко и звонко. Значит, у него точно все получится.
— Я верю в вас, мой сын, — произнесла Рикарда, после того, как Джеральда освободили от оков, и обняла его, чувствуя на душе дикую необузданную радость.
Теперь у Скал имелся новый Повелитель. Теперь она больше не услышит камни, но в том и счастье, что отныне нет никакой нужды помнить прошлое и бояться будущего. Предстояло ехать в Олларию, однако настроение странным образом изменилось — теперь Рикарда ничего и никого не опасалась, словно страха не было и в помине.
Въехали они в столицу ближе к вечеру, но капитан в отставке Герард Арамона принял мать и двух сыновей с должным радушием. Справедливости ради Рикарда отметила про себя, что на толстого, краснолицего и крикливого отца он вовсе непохож, но от этого совершенно не стал ей больше нравиться. В углу съежился молчаливый Пьетро, которого трудно было не узнать, сжимая четки — значит проклятый эсператизм так и не вывеветрился из этой страны, а это значит, что ее верившим в абвениаство сыновьям придется переступить через себя.
— Приветствую вас, дети мои. Было ли ваше решение обдуманным и добровольным? Готовы ли вы именем Создателя нашего поклясться, что сердца ваши и души принадлежат Господу нашему и его наместнику на земле Талига Его Величеству Карлу Четвертому?
Пришлось, скрепя зубами, согласиться.
— Опекун герцога Алва и герцога Окделла занят службой, поэтому приехать дозволено мне, как вдове регента, — отчеканила Рикарда.
— Я понимаю, — отчего-то смутился Герард. — Герцог Окделл и герцог Алва, вам следует ознакомиться с правилами и поставить подписи, если согласны.
Вслед за этим последовал короткий бессмысленный диалог, но Рикарда предпочитала не злиться и не огрызаться, тем лучше для ее сыновей.
— Я, Джерман из дома Алва, добровольно вступаю в братство святого Фабиана и клянусь чтить Создателя нашего и его земного наместника короля Карла, да продлит Создатель его блистательное царствование. Я клянусь также слушать своих наставников, духовных и светских, и ни в чем не перечить им. Я отказываюсь от своего титула и родового имени до тех пор, пока не буду готов мечом и словом служить Создателю, Королю и Талигу. Я буду прилежным учеником, послушным воспитанником и добрым товарищем другим унарам. Я не буду вступать в ссоры ни с кем, с кротостью прощая врагам своим. Я не буду иметь тайн от своих наставников. Я не буду покидать поместье Лаик без разрешения моего капитана и не стану встречаться ни с кем из родных, не спросив на то дозволения. Если я нарушу свою клятву, да буду я в этой жизни лишен титула и дворянства, а в жизни вечной да настигнет меня кара Создателя.
— Я, Джеральд из дома Алва…
Вторая клятва звучала еще гаже, потому что Джеральд относился к дому Окделлов по бумагам, составленным его отцом, но носил фамилию Алва. Как хорошо, что это не навсегда, и что уже его сыну не придется лгать…
И только покидая поместье Лаик, Рикарда мысленно смогла убедить себя в том, что все будет хорошо, и что дети будут жить счастливее, чем она и чем те прочие, кому выпало жить во время Излома.
А потом произошла встреча с Робером Эпинэ, нежданно-негаданно, поскольку отправляться в его дом после того, что случилось двадцать лет назад, казалось глупым и опрометчивым. Южане недолюбливали северян, кем бы те ни были, а за давнюю смерть уроженки Гайарэ будут мстить Надору и мстить долго, поэтому лучше не нарываться. Но они с Робером встретились на улице, когда Рикарда через силу заставила себя ехать в особняк Рокэ Алвы. Сколько времени она уже там не была.
Последний их разговор состоялся там же, но глупо и быстро, перешел в ссору и заставил ее убежать, только сегодня все сложилось иначе.
— Принимаешь гостей? — грустно спросил совсем поседевший от времени и горя человек, который, несмотря на прошедшие годы, платье и длинные волосы, смог ее узнать.
— Да.
В разговоре, который мирно потек за бокалом вина, Рейчел с комком в горле узнала, что Айрис Эпинэ умерла, родив болезненную девочку, в 5 году Круга Ветра, а Марианна Капуль-Гизайль, пропавшая без вести во время Излома, нашлась и стала женой Робера. Сейчас она жила в Эпинэ вместе с падчерицей и сыном, а Робер приехал по службе в столицу.
— Все еще Первый маршал? — тихо и надломленно спросила Рикарда, проводя пальцами по опустевшему бокалу из-под «Слез».
— Все еще.
Айрис не было уже четырнадцать лет, а Робер не писал ей, значит был слишком сильно занят — или не хотел причинять боль. Но это неважно, ведь он не знал, что уже много лет понятие «боль» было чуждым Рикарде.
Встав, она подошла к окну, отодвинула занавеску и обреченно посмотрела на звездное небо, а потом подумала, что несмотря ни на что ее жизнь удалась, как и все прочее, что к ней прилагалось. Как и поступки, гибель, посмертие, чудесное воскрешение и чудесные дети. Такие мысли всегда вызывали у Рикарды Алва улыбку, это случилось и теперь.
А это значит, что жертвы Мирабеллы, Айрис и Рейчел, трех женщин, что до последнего берегли тайну Скал, были принесены не зря. Поэтому герцогиня Рикарда смело могла задвинуть занавеску и продолжать жить дальше.