Сглотнув, Рейчел поняла, что безумие уступило место ужасу. Барсово Око исчезло с лица земли, а вода лилась в разоренную долину. Сойдя с лошади, девушка медленно побрела вдоль мокрых и грязных, притихших камней. Где-то здесь бродили таможенники, которых нужно было найти и привести к Рокэ. Наконец ей повезло встретить Клауса, Жана и Лово.
— Вас зовет монсеньор, — еле проговорила она.
— Прямо сейчас?
— Нет, а что?
— Мы скоро, Дикон, — подмигнул ей Жан, не изменивший своей проклятой фамильярности. — Вот это, — он кивнул на мертвое клыкастое животное, напоминающее большую выдру, — самка. Надо поискать котят.
— Передам, — вздохнула она и почему-то вспомнила о рыжем котенке из Лаик.
Вернувшись, она погладила Сону по холке, посмотрела печально на одинокого Моро и задалась вопросом: где же носит монсеньора? Поискав немного, она обнаружила Рокэ сидевшим на упавшем стволе, возле водопада. Рядом с ним стоял хмурый Вейзель.
— Каждому свое, Курт. Вам — закладывать мины, мне писать ультиматум. Если Адгемар не примет наших условий, с Равиатом случится то же, что с долиной Биры. После того, что мы сделали с Барсовым, кагеты сожрут любую угрозу. На месте бирисских деревень казароны будут видеть свои замки.
— Про вас недаром болтают, что вы отродье Леворукого.
— Я одинаково владею обеими руками, а милейшие Адгемар, Штанцлер и Сильвестр никоим образом не принадлежат к моему проклятому роду, однако играют по тем же правилам. То есть без правил! Я выиграл эту войну, а как — мое дело.
Позже Рейчел готова была отдать полжизни, лишь бы Робер Эпинэ, которого взяли в плен, оказался свободен от пут и всяческих обвинений. Когда он разбил лицо о камень, упав от толчка, то девушка порывисто бросилась к нему, чтобы помочь подняться.
— Спасибо, Дикон, не рискуйте зря…
Ничего не ответив, Рейчел разрезала веревки, стянувшие руки Иноходца, фамильным кинжалом, и тот узнал его. По словам Эпинэ, древнее оружие было старше Кабитэлы. Кивнув, Рейчел усадила Робера возле обломка скалы, помогла ему остановить кровь. Необходимо было предложить Иноходцу бежать, но куда разумнее положиться на Алву. Рокэ сможет помочь… она ему доверяет…
— Ты виновен в преступлениях против Талига? — чуть позже спросил старый бакран твердо и холодно. — Подумай и ответь.
— Я делал то, что должен, и я ни в чем не раскаиваюсь, но лишь Создатель знает, было это Добром или Злом.
— Хороший ответ. Я сужу этого человека на земле Бакры и по закону Бакры, так пусть великий Бакра решит его судьбу. Наш закон прост. Кровь убитых обвиняет, а Бакра судит. Обвиненному на голову кладут плод абехо, обвинитель должен его сбить. Он может быть лучшим стрелком и не желать убийства, но Бакра направит его руку, и он убьет. Он может впервые взять в руки лук, но Бакра направит его руку, и он собьет плод. Если плод абехо будет сбит, обвиненный оправдан, если он умрет, он виновен, если выстрел пропадет, испытание повторится. И так каждый день, пока Бакра не примет решение. Сын Ветров, ты — кровь Талига, и ты — обвинитель.
Рокэ не стрелял из лука, но он предложил выстрелить из пистолета, и козопас согласился
— Да свершится чья-нибудь воля, — небрежно произнес Ворон.
И грохнул выстрел — им Рокэ сбил ягоду, положенную на голову Робера. А еще застрелил Адгемара. После этого было еще много разговоров, бесед, тихого смеха, но говорил в основном Алва, с адуанами и Вейзелем, а Рейчел молча ждала подходящего момента, когда придется просить о свободе для Робера Эпинэ.
— Юноша, — внезапно спросил Рокэ, — тянет ли вас в дальние странствия?
— Что?..
— Не желаете ли вы отправиться с Робером Эпинэ?
Значит, Эпинэ отпускают. А почему отсылают ее, да еще после того, что произошло на Дарамском поле? Но на что можно было рассчитывать там, ведь простое объятие еще ни о чем не говорит. Рейчел следовало отправиться за истинным талигойцем и увидеть своего жениха, Альдо Ракана, принцессу Матильду, Эсперадора. Но если она уедет, значит потеряет Рокэ Алву…
— Монсеньор, я остаюсь, — ответила она твердо.
Пожав плечами, Рокэ вернулся в палатку к таможенникам, а Рейчел мысленно взмолилась о том, чтобы об этом выборе в дальнейшем не пришлось пожалеть.
========== Глава 34. Греховное преступление ==========
Поводов для радости у Рейчел Окделл оказалось теперь много, и она могла бы со спокойной беспечностью смотреть на высокое и синее небо, на белоснежные перистые облака, и пусть приближалась зима, девушке казалось, что весна не за горами. Мир вокруг нее, такой солнечный и прекрасный, сиял и светился, однако радоваться в присутствии болтливого и возмущенного чем-то Жилем Понси, было явно нечем. Особенно, учитывая, что возмущался Жиль развратными и недалекими женщинами. И Рейчел было больно слушать, как он стихотворно и визгливо проклинает весь женский пол, из-за того, что его отвергла свояченица губернатора. К тому же девушка прекрасно понимала, что раз он знает о ее тайне, то и на это намекает тоже, но рассчитывала, что Понси слишком глуп, чтобы проболтаться, по крайней мере, в открытую. Ну почему эр Рокэ не расстрелял его вместе с Оскаром Феншо?!
Но пока Жиль вел себя более-менее разумно и просто читал вслух заученные наизусть баллады Марио Барботты. Временами он бросал отчаянные взгляды на обрывы и реки, делал паузу в стихах и так же громогласно и визгливо выражал свое неодолимое желание броситься вниз. Собственно, Рейчел, как бы не было ей стыдно за это, ничего против не имела, но не решалась сказать что-нибудь, опасаясь, как бы Жиль в порыве своей чересчур бурной реакции не выболтал все, что знает о ней. И все-таки… Убить себя своими руками — это недостойно уважающего себя дворянина и эсператиста.
Исповедует ли эсператизм Жиль, Рейчел не знала, но она сама, после того, как от ее рук пал Эстебан, точно не могла быть достойной носить эсперу. Впрочем, девушка оставила ее дома и на этот счет пока можно не беспокоиться.
— После того, что случилось в три часа пополудни в восьмой день Янтаря, я понял все. Если меня не будет — ничего не изменится. От нас ничего не зависит, так зачем тогда жить?
Он ушел, ушел далеко, ушел навсегда,
но по-прежнему точит каменья вода,
но по-прежнему ветры летят в вышине,
и по-прежнему черви снуют по земле…
Так огорченно вещал Жиль Понси, а Рейчел оставалось лишь с тоской слушать эти неуместные строки со столь же неуместными рифмами. Разговаривать с Понси ей совсем не хотелось, хотя, наверное, следовало бы вправить ему мозги. Только страх, вечный страх разоблачения, сдерживал ее, и потому, если вдруг Жиль бы захотел оборвать свою жизнь на самом деле, девушка не смогла бы остановить его. Жаль, ведь молодые жизни не должны прерываться раньше времени.
Вспомнив смерть Эстебана, Рейчел заставила себя прекратить об этом думать. Хуже нет, чем размышлять с гордым лицемерием.
Я безумен, как безумен олень,
средь осенних древес золотых,
одинок я, как подрубленный пень,
без ветвей, цветов и листьев густых…
Обреченно вздохнув, Рейчел принялась рассматривать показавшуюся впереди блестящую воду Данара. Понси на время замолчал, пока дорога шла до крутого берега, а потом отчетливо произнес:
— В конце концов, моя жизнь никому не нужна, а меньше всех — мне. Я исчезну, и обо мне все позабудут. На дне реки — покой, там…
Все то время, что страдалец вещал свои поэтические глупости, Рейчел не сводила с Рокэ Алвы умоляющего взгляда. Она ждала от него не спасения, но помощи в успокаивании Понси, потому что сама была бы бессильна. И Рокэ, поняв ее без лишних слов, выхватил Жиля из седла и швырнул в воду. Такого девушка точно не ожидала; она рассчитывала, что монсеньор накричит на Жиля или даст звонкую затрещину, однако Рокэ собственный поступок не внушал ужаса, как и всегда. Он смотрел на оруженосца безмятежным синим взглядом — говорят, что так смотрит смерть.