— Оттавия! Снимай одежду!
Было бы легко сострить по этому поводу, но мне было не до шуток. Пока я на грани нервного срыва расстёгивала блузку дрожащими руками, Фараг с капитаном сорвали с себя брюки. Ноги у обоих были довольно волосатыми, но, похоже, пиявок, которые в бесчисленном множестве прилипли к их коже, это не беспокоило. К сожалению, на мне было тоже полно этих гадких животных. Хоть от отвращения у меня стоял ком в горле и волнами подкатывала тошнота, я протянула руку к одному из девяти или десяти червяков, присосавшихся к моему животу, взяла его — он был мягким и влажным, как желе, и шершавым на ощупь — и потянула.
— Нет, не надо, доктор! — крикнул Глаузер-Рёйст. Боли я не почувствовала, как не чувствовала её и тогда, когда в меня впились эти гады, но как ни тянула, я не смогла её от себя отцепить. Её круглый рот представлял собой присоску, и, судя по всему, сосала она очень сильно. — От них можно избавиться только огнём.
— Что? — Мне стало плохо; по щекам полились слёзы от непомерного отвращения и отчаяния. — Мы же обожжёмся!
Но Кремень уже влез на одну из скамей и, вытянувшись во весь рост, схватил факел. Он направился ко мне с таким решительным видом и фанатизмом во взгляде, что от страха я отступила назад. Упершись в стену и почувствовав, что я придавила вязкую, упругую массу червяков, сосущих кровь из моей спины, я ощутила неудержимый позыв к рвоте. Я не сдержалась, и меня стошнило прямо на прекрасные ковры, но, не дав мне времени опомниться, Глаузер-Рёйст поднёс к моему телу пламя, и пиявки начали отваливаться, как зрелые плоды. Проблема была лишь в том, что он жёг и меня, и боль была просто нестерпимой. Мои крики переросли в вопли, когда Кремень поднёс ко мне факел во второй раз.
В это время пиявки на теле Фарага и капитана продолжали наливаться кровью. Они округлялись и надувались в районе головы, где была присоска, но нижняя часть, хвост, оставалась тонкой и узкой, как дождевой червяк. Я не знала, сколько крови могут выпить эти гады, но с таким их количеством мы наверняка теряем множество крови.
— Капитан, оставьте факел! — крикнул вдруг Фараг, возникая из-за спины Кремня с алебастровой чашей. — Я попробую так!
Он погрузил пальцы в чашу и смочил их в пахнувшей уксусом жидкости, а потом смочил ею одну из пиявок, впившихся в моё бедро. Она начала извиваться, как нечистый дух под освящённой водой, и оторвалась от кожи.
— На столе есть вино, уксус и соль! Смешайте их и поливайте себя, как я Оттавию!
По мере того как Фараг поливал пиявок этим средством, они отпускали меня и бессильно падали на пол. Я возблагодарила Бога за спасение, потому что те места, к которым Кремень прикладывал факел, болели у меня так, словно меня пронзили ножами. Но если болели ожоги, почему не болели укусы пиявок? Я совершенно не чувствовала боли, не замечала их присутствия, даже не ощущала, что они высасывают мою кровь. Мне только становилось дурно при виде наших тел, усеянных чёрными червяками.
Вместо того чтобы воспользоваться приготовленной смесью, Глаузер-Рёйст подошёл к Фарагу и одну за другой начал снимать с его спины пиявок, которые были уже величиной с крыс. Но их было слишком много. Весь пол был усеян червяками, которые медленно извивались от большого количества выпитой крови, однако казалось, что их число на нас не уменьшается. Когда одна из них отрывалась, в центре покрасневшей отметины от присоски видны были три пореза в форме звезды, как на символе марки «Мерседес-Бенц», из которых продолжала обильно струиться кровь. То есть, кроме того, что они присасывались, они ещё и кусали, и для этого у них было три ряда заострённых зубов.
— Факел был бы лучше, профессор, — заметил Кремень. — Насколько я знаю, место укуса пиявок долго кровоточит. От огня рана бы закрылась. Кроме того, вспомните о шестом круге Данте: указывавший выход ангел был пылающим пламенем красного цвета.
— Нет, Каспар, поверьте, я знаю этих тварей. Я с детства видел пиявок. В Александрии их много: и на пляже, и на берегах Мареотиса[66], и прекратить кровотечение невозможно. В их слюне содержится очень сильное обезболивающее и мощный антикоагулянт. Рана кровоточит около двенадцати часов. — Лоб у Фарага был сморщен, и он сосредоточенно снимал с меня одного червяка за другим. — Чтобы остановить кровь, нам бы пришлось сделать очень глубокий ожог, и потом, мы же не можем ожечь всё тело?.. Единственное, что мы можем сделать, это как можно скорее снять с себя этих гадов, потому что они могут выпить в десять раз больше крови, чем весят сами.
Мне очень хотелось пить. Во рту резко пересохло, и я не могла отвести глаз от стоявших на столе воды и каркаде. Капитан, на котором ещё висело пятьдесят — шестьдесят пиявок, которые впились в него в цистерне, неуверенным шагом подошёл к кубкам и, взяв их дрожащими руками, вручил один Фарагу, а другой мне. Потом он тоже стал пить воду, как измученный жаждой верблюд, не в силах контролировать себя. Фараг снял с меня последнего червяка и принялся спасать Глаузер-Рёйста, который, побледнев как снег, шатался словно пьяный. Я без сил оперлась о мягкий настенный ковёр и сразу почувствовала, как он намокает и становится липким от крови. Я бы что угодно отдала, чтобы ещё напиться, но само обезвоживание и связывавшая меня ужасная усталость не дали мне двинуться. Из моих звездоподобных ран сочились бесчисленные струйки крови. Их невозможно было остановить, и в моих туфлях и на полу вокруг них образовались целые лужицы.
66
Озеро на севере Египта, в западной части дельты Нила. Александрия расположена на полосе земли между этим озером и Средиземным морем.