— Пей, Оттавия! — услышала я издалека голос Фарага. — Пей, любовь моя, пей!
Я едва слышала его голос, но снова ощутила край чаши у губ. В ушах у меня гудело; я слышала бесконечные ноты сотен окарин[67]. Я помню, что приоткрыла глаза как раз перед тем, как в беспамятстве рухнула на пол: рядом с одной из каменных скамей лежал без сознания покрытый червяками капитан, а передо мной стоял бледный Фараг с чёрными кругами вокруг глаз и запавшими щеками, и его тяжёлое дыхание и расплывчатые черты — последнее, что я помню.
Целую неделю мы были очень слабы. Ухаживавшие за нами заставляли нас пить много жидкости и есть какую-то кашицу со вкусом овощного пюре. Несмотря на это, нам было нелегко восстановиться от этой дикой кровопотери. Я на долгое время теряла сознание и помню длинные часы бреда и странных галлюцинаций, в которых самые абсурдные вещи казались возможными и логичными. Когда нас кормили и поили, я слегка открывала глаза и видела тростниковый потолок, сквозь который проникали солнечные лучи. Я не знаю точно, реальность это или часть моих бредовых иллюзий, но, как бы там ни было, я была не я, так что всё равно.
На второй или третий день, точно не скажу, я поняла, что мы на корабле. Покачивание и плеск воды о борт рядом с моей головой перестали быть только частью моих кошмаров. Где-то в те же дни я помню, что начала искать взглядом Фарага и нашла его лежащим без сознания рядом со мной, но у меня не было сил привстать и придвинуться ближе. В моих грёзах он являлся в оранжевом свете и говорил грустным голосом: «По крайней мере вас утешает вера в то, что скоро вы начнёте новую жизнь. Я засну вечным сном». Я протягивала к нему руки, чтобы схватить его и упросить не бросать меня, не уходить, вернуться ко мне, но он, печально улыбаясь, говорил: «Я довольно долго боялся смерти, но не позволил себе поддаться слабости и уверовать в Бога, чтобы избавиться от этого страха. Потом я понял, что каждый вечер, когда я ложусь в постель и засыпаю, я тоже немного умираю. Процесс тот же самый, разве ты не знала? Помнишь греческую мифологию? Братьев-близнецов Гипноса и Танатоса, сыновей Никты, Ночи… помнишь?» Тут его образ превращался в расплывчатый контур, который мелькнул передо мной до того, как я потеряла сознание в зале для поминальных пиршеств в Ком Эль-Шокафе.
Мы, вероятно, были очень близки к тому, чтобы никогда не проснуться, но, пока вода и пиво, которыми нас постоянно поили, вместе с кашицей, в которой скоро появились измельчённые кусочки рыбы, наполняли наши слабые тела здоровьем и силами, однажды ночью корабль бросил якорь у плёса, и ухаживавшие за нами мужчины вынесли нас, завёрнутых в полотно, на плечах из каюты и перенесли по земле до повозки продавца чёрного чая. Я почувствовала сильный запах чая и мяты и увидела месяц, в этом я уверена, и это был растущий серпик на бесконечном, усыпанном звёздами небе.
Когда после этого ко мне снова вернулось сознание, мы снова были на корабле, но уже на другом, побольше, и раскачивало его меньше. Я поднялась на локтях, хоть это и стоило мне нечеловеческих усилий, потому что должна была увидеть Фарага и узнать, что происходит: они с капитаном лежали рядом со мной в окружении канатов, старых парусов и наваленных в кучи сетей, пахнувших гнилой рыбой, и спали глубоким сном, как и я, до шеи укрытые тонкой тканью из небеленого льна, защищавшей их от мух. Усилие это оказалось слишком изнурительным для моего ослабевшего тела, и я снова рухнула на тюфяк, будучи ещё слабее, чем раньше. С палубы раздался голос одного из ухаживавших за нами мужчин, который прокричал что-то на не похожем на арабский языке, который я не смогла распознать. Перед тем, как снова заснуть, мне показалось, что я расслышала что-то вроде «Нубиа» или «Нубия», но наверняка сказать невозможно.
67
Окарина — род флейты, духовой музыкальный инструмент со свистковым устройством. —