По ходу нашей беседы, которая опять была и насыщенной, и непростой, я попыталась воплотить в жизнь то, что узнала в обед о вкусах и запахах. Я поняла, что для того, чтобы быть в состоянии различить такое количество мелочей и насладиться ими, есть и пить нужно очень медленно, так медленно, как ставрофилахи. Но то, что для них в силу привычки было простым, требовало от меня нечеловеческих усилий, потому что я привыкла быстро жевать и сразу глотать. Мне очень понравился незнакомый напиток, которым нас угостили и который пили только по вечерам, за ужином: «эвкрас», чрезвычайно вкусный отвар перца, тмина и аниса.
Катон CCLVII хотел узнать, какие у нас планы на будущее, и пустился в подробнейшие расспросы по этому поводу. Нам с Фарагом было совершенно ясно, что мы хотим вернуться на поверхность, но Кремень непонятно почему колебался.
— Я хотел бы остаться здесь подольше, — неуверенно сказал он. — Здесь много чему можно научиться.
— Но, капитан! — всполошилась я. — Мы не можем вернуться без вас! Вы что, не помните, что чуть ли не все церкви мира ждут от нас новостей?
— Каспар, вам нужно вернуться с нами, — с очень серьёзным видом подтвердил Фараг. — Вы работаете на Ватикан. Вам нужно перед ним отвечать.
— И вы нас выдадите? — мягко спросил Катон.
Это был очень серьёзный вопрос. Мы попали в сложную ситуацию и знали об этом. Как нам сохранить тайну ставрофилахов, если сразу же по возвращении нас забросают вопросами монсеньор Турнье и кардинал Содано? Мы не можем как ни в чём не бывало возникнуть ниоткуда и сказать, что с самого момента нашего исчезновения в Александрии шестнадцать дней назад мы резались в карты.
— Конечно, нет, Катон, — поспешил заверить его Фараг. — Но вы должны помочь нам придумать правдоподобную историю.
Катон, Ахмоз и Дариус засмеялись, словно это проще простого.
— Я позабочусь об этом, профессор, — вдруг сказал Кремень. — Не забывайте, что это моя специальность. Меня обучал этому сам Ватикан.
— Возвращайтесь с нами, капитан, — попросила я его, глядя ему прямо в серые глаза.
Но воспоминание о работе в Ватикане, похоже, подхлестнуло в нём ещё более горячее желание остаться в Парадейсосе. На его лице появилось более решительное выражение.
— Пока нет, доктор, — заявил он, качая головой. — Мне надоело подчищать грязные дела церкви. Это мне никогда не нравилось, и настал час сменить работу. Жизнь даёт мне новую возможность, и было бы просто глупо ею не воспользоваться. Я её не упущу. Поэтому я остаюсь, по крайней мере на какое-то время. Снаружи для меня нет ничего интересного, и мне хочется поработать с Хутенптах над посевами хотя бы несколько месяцев.
— А что же мы скажем? Как объясним ваше исчезновение? — растерянно спросила я.
— Скажите, что я умер, — не колеблясь, ответил он.
— Вы с ума сошли, Каспар! — сердито воскликнул Фараг. Катон, Ахмоз и Дариус внимательно прислушивались к нашему разговору, но не вмешивались в него.
— Я дам вам чистую легенду, которая обезопасит вас от расспросов церквей и позволит мне, не возбудив подозрений, вернуться через несколько месяцев.
— Мы можем помочь вам, протоспатариос, — сказала Ахмоз. — Этим мы занимаемся уже много веков.
— Каспар, ты твёрдо решил остаться на время здесь? — поинтересовался Катон, смакуя ложку молотой пшеницы с корицей, сиропом и изюмом.
— Твёрдо, Катон, — ответил Глаузер-Рёйст. — Я не говорю, что ваши идеи и верования меня убедили, но буду признателен, если вы позволите мне отдохнуть здесь, в Парадейсосе. Мне нужно подумать над тем, какую жизнь я хочу вести в будущем.
— Не нужно было тебе делать то, что так тебе не нравилось.
— Катон, ты не понимаешь, — возразил Кремень с тем же решительным видом. — Там, наверху, люди не всегда делают то, что больше всего им нравится. Скорее как раз наоборот. Моя вера в Бога крепка, и она поддерживала меня все те годы, когда я работал на церковь, ту церковь, которая забыла о Евангелии и, чтобы не утратить своих привилегий, лжёт, обманывает и способна по своей надобности толковать слова Иисуса. Нет, я не хочу возвращаться.
— Каспар Глаузер-Рёйст, ты можешь оставаться с нами столько, сколько тебе заблагорассудится, — торжественно провозгласил Катон. — А вы, Оттавия и Фараг, можете уйти отсюда, как только захотите. Единственное — дайте нам несколько дней на то, чтобы организовать ваш отъезд, а потом можете вернуться наружу. В Парадейсосе вы всегда будете желанными гостями. Это ваш дом, так как, в конце концов, может, вы об этом еще и не думали, но вы — ставрофилахи. Свидетельством этому являются шрамы на ваших телах. Мы дадим вам информацию о контактных лицах снаружи, чтобы вы могли с нами связаться. А теперь, с вашего позволения, я удаляюсь молиться и спать. Мои многие годы уже не позволяют мне поздно ложиться спать, — с улыбкой пояснил он.