- Ага, - понимающе кивнул Печенкин, взял ручку, склонился над стоящим перед ним столом, начертил что-то на листе бумаги, написал и протянул Илье.
- Я над этим много думал, - становясь серьезным, стал объяснять Печенкин. - И вот что получилось... Теорема Печенкина.
На листе было следующее:
Илья удивленно и непонимающе смотрел на отца.
- Чем я богаче, тем народу лучше. Вот и вся экономическая политика, подытожил Владимир Иванович и пожал плечами.
На сцене объявили выход второго номера, но ни сын, ни отец туда даже не взглянули. Илья достал из кармана свою ручку, перевернул листок другой стороной и, положив его на обложку книги, начертил и написал:
Владимир Иванович засмеялся:
- Не устоит! Упадет сразу же! Эх ты, Пифагор! Богатые вверху и их мало, бедные внизу и их... Посмотри - я один здесь богатый, а всем хорошо. Все веселы, все смеются - праздник! Праздник!! - повторил Печенкин и потрепал сына по волосам.
Илья побледнел вдруг, торопливо начертил на листе что-то, написал и протянул отцу.
Тот поднял удивленные глаза.
- А что такое НОК?
- НОК - это НОК, - еще больше бледнея, ответил Илья, поднялся и пошел к выходу, но, сделав несколько шагов, вернулся, протянул отцу томик Сталина и, кривясь в улыбке, проговорил: - Почитай на досуге, там и про тебя написано.
Владимир Иванович растерянно смотрел в спину уходящего сына.
Седой поднялся и заторопился следом.
2
Фойе Дворца культуры было пустым, просторным, гулким. На расписанных стенах и потолках самоотверженно трудились и безмятежно отдыхали счастливые судостроители и судостроительницы.
Седой нагнал Илью и заговорил негромко:
- Ты зря, сынок, на отца наезжаешь. Ничего, что я тебя так называю? У меня уже внук такой, как ты, Мишка... А отец у тебя молоток! Самородок... Таких бы человек сто, мы бы сейчас в другой стране жили. Я имею в виду в России, конечно...
Илья остановился у буфета и купил у скучающей буфетчицы пару жареных пирожков.
Седой замялся.
- Вообще-то Галина Васильевна просила, чтобы ты ничего городского не ел.
Илья демонстративно откусил полпирожка и стал жевать, глядя в растерянные глаза своего телохранителя.
- Дайте и мне два! - приказал седой буфетчице и пошутил: - Помрем вместе.
- Вы первый, - уточнил Илья.
Седой поперхнулся. Илья тем временем купил две бутылки пепси-колы и одну протянул седому. Тот улыбнулся.
- А насчет конкурса этого ты не обижайся. Я тебе по секрету скажу: это Галина Васильевна Иваныча попросила. Ну, чтобы ты нормально развивался, понимаешь? Других дел у Иваныча нет, как на ребра эти смотреть.
Сделав глоток пепси-колы, седой посмотрел на этикетку, улыбнулся и продолжил:
- А знаешь, как ее Фидель Кастро называл? Сточные воды империализма!
Он засмеялся, однако Илья оставался серьезным.
- Он сказал это про кока-колу, - не согласился молодой человек.
Седой поставил бутылку на столик, закурил и заговорил искренне и нервно:
- Ты, сынок, считай, не жил при советской власти. Что ты понимал ребенок... А я жил! Я, между прочим, зампредседателя областного управления комитета госбезопасности был. Большой начальник, да? А что я видел? Двести рублей оклад и понос! Пять дней в неделю понос! А в выходные - стул нормальный! Стресс постоянный, понимаешь? В отпуске стул нормальный, а на работу выходишь - понос!
Илья вытер салфеткой губы и пальцы, скомкал ее, бросил на стол и проговорил - еще более искренне и нервно:
- Вы Родину охраняли, шпионов ловили!
- Охранял! Ловил! - пунцовея, закричал в ответ седой. - А теперь я каждый день по телевизору вижу шпионов этих! Шпионы...
Илья не слушал. Он быстро спускался по широкой парадной лестнице, а седой семенил рядом, пытаясь еще что-то объяснить, рассказать.
- Я вас уволю, - бросил Илья на ходу.
- Как это? - не понял седой и даже остановился в раздумье.
Илья направился в туалет, и седой побежал следом.
Туалет был просторный, с мокрыми, недавно вымытыми полами.
- Я вас уволю, - громко и отчетливо проговорил Илья из своей кабинки.
Седой нервно засмеялся и вошел в соседнюю.
Илья спустил воду, вышмыгнул под шум воды из кабинки, схватил стоящую у стены швабру, подпер ею дверь, за которой пребывал седой, распахнул настежь большое матовое окно напротив и спрятался в другой кабинке, самой дальней.
Седой удовлетворенно выдохнул, ткнулся в дверь и спросил удивленно:
- Сынок?
Ничего не услышав в ответ, он стукнул в дверь ногой и повторил растерянно:
- Сынок...
И тут наконец до него дошло.
- Сынок! - прорычал седой, багровея, и с медвежьей яростью кинулся на дверь грудью.
Швабра громко треснула и сломалась, как спичка, дверь с грохотом распахнулась, седой вылетел из кабинки, упал, проехал на четырех конечностях по мокрому полу до противоположной стены, вскочил на ноги, сунулся в пустую кабинку Ильи, перевел взгляд на распахнутое окно, мгновенно все понял, взобрался на подоконник и бесстрашно прыгнул вниз...
3
На площади перед Дворцом культуры Илья остановился и прощально и насмешливо посмотрел на его помпезный фасад, на котором висел огромный бело-сине-красный плакат, объявлявший:
"1-й Всероссийский конкурс "Грудь России" (региональный этап)".
- Прощай... немытая... грудь России! - засмеявшись, прокричал Илья и побежал в свой город - один!
XI. Спроси, как меня зовут
1
Холодный стальной кружок давил на висок, принуждая не двигаться, и Илья не двигался, сидел на лавочке в той внешне расслабленной позе, держа в полуопущенной руке недоеденное мороженое, как застал его внезапно прижавшийся к виску холодный стальной кружок... Еще был хриплый приказ: "Молчать и не двигаться!", и Илья молчал и не двигался, совершенно не двигался, только мороженое в руке двигалось, стекало, тая, на ладонь, ползло, щекоча, между пальцами...
А больше пока ничего не было...
Дело происходило в запущенном пустынном парке Воровского, куда Илья забрел, чтобы отдохнуть и съесть любимое с детства сливочное мороженое в вафельном стаканчике. До этого он долго бродил по Придонску, вспоминая город, купил в книжном магазине пузырек чернил, а в газетном киоске "Придонскую правду" и "Придонский комсомолец", но, лишь глянув на заголовки первых полос, выбросил обе газеты в мусоросборник. Илья был внимателен и осторожен, понимая, что Нилыч его ищет, и расслабился, только когда купил мороженое, вошел в перекошенные ворота парка Воровского и сел на грязную скамейку...
Тот, кто подкрался сзади, приставил пистолет к виску и приказал молчать и не двигаться, сам молчал и не двигался, то ли испытывая нервы, то ли издеваясь, то ли дожидаясь кого, то ли еще что... Было страшно и непонятно. И, видимо, от этого Илья вдруг задышал - часто и громко, часто и громко и все чаще и громче... И тут же тот, кто стоял за спиной с пистолетом, дразнясь или заразившись, тоже вдруг задышал часто и громко, часто и громко и все чаще и громче. И так они вдвоем дышали... Странно, но это напоминало то самое известное всем любовное дыхание, которое кончается сладостным стоном или криком, но чем оно могло здесь кончиться - выстрелом? Кончилось звонком, и оба они от неожиданности перестали дышать, слушая высокий искусственный голосок мобильного. Он пел и пел, назойливо повторяя коротенькую мелодию.
- Это у тебя? - на выдохе, хрипло спросил стоящий за спиной с пистолетом.
Илья не понял вопрос, но переспросить не решился и промолчал.
- Это у тебя? - нервно повторил стоящий за спиной, и пистолет в его руке сильно и опасно дернулся.
Илья еще больше растерялся, не понимая.
- Это телефон, - шепотом ответил он. - Мобильный телефон.
- Я и говорю - у тебя?!
Илья понял наконец и торопливо ответил:
- У меня!
- Ну, говори тогда! - приказал стоящий за спиной с пистолетом.
Илья разжал руку, избавляясь наконец от растаявшего мороженого, незаметно вытер ладонь о дерево скамейки, достал из кармана телефон.
- Сынок, это ты? - спросил седой.