Члены Совета директоров закивали головами, понимая, о чем идет речь.
- Отломали рулек... - продолжал Печенкин, жалуясь и печалясь. - Стоим мы с Нилычем, смотрим и думаем: "Кому это нужно?" В самом деле, кому? Раньше, помните, если у кого машина была, дворники все друг у друга тырили. Ну, не было их, дефицит был, вот и тырили, а это... Кому это нужно? Я никогда не поверю, что человек, допустим, купил "мерс", а на рулек этот у него денег не хватило... Или у кого-то этот рулек обломали, а он у меня... Ну, как дворники... Не поверю, ни за что не поверю... Нилыч говорит: "Коллекционируют", но как их можно коллекционировать, если они совершенно одинаковые? Пацаны? Какие еще пацаны? Я говорю: "Нилыч..."
Печенкин сначала, казалось, шутил, а теперь, казалось, - нет.
- Ну, не могу я на таком "мерседесе" уже ездить, понимаете, не могу! Владимир Иванович даже руками взмахнул от возмущения.
- Кому это нужно? - пафосно заканчивал он и закончил просто и деловито: Сегодня новый "шестисотый" пригнали.
Судя по глазам, члены Совета директоров одобряли такой выход из положения.
- Продолжай, Лема, - приказал Печенкин докладчику, а сам поднял голову, скосил глаза и обратился к Прибыловскому: - Ну, рассказывай, что ты там разведал...
Прибыловский наклонился и стал шептать в ухо шефа:
- Все началось в прошлом году. К ним в пансион тайно, по ночам, стала приходить русская проститутка, некто Оксана Тупицына. Молодые люди пользовались ее секс-услугами.
- А Илья? - с живым интересом спросил Владимир Иванович. - А то Галка волнуется на этот счет.
Прибыловский смущенно улыбнулся и пожал плечами.
- Ясно, - кивнул Печенкин. - Продолжай.
- Кто-то выдал, ее забрали в полицию. За это Илья сильно избил араба, сына шейха Маффуди...
- Молоток Илюха! - горячо одобрил поступок сына отец. - Я тоже стукачей ненавижу.
- Оказалось, араб не выдавал...
- Ошибся, бывает, - понимающе кивнул Печенкин.
- Девушка повесилась в полицейском участке на колготках.
- Повесилась? Ага, что дальше было?
- Спустя некоторое время, - продолжил секретарь-референт, - у них была дискуссия на тему "За что я люблю свою страну?". Илья сказал, что ненавидит свою страну.
- Россию? - удивился Печенкин.
- Россию. "Как можно любить страну, возвращение в которую страшнее смерти", - вот что он сказал.
Владимир Иванович усмехнулся:
- А почему они нам тогда об этом не сообщили?
- Видимо, не хотели выносить сор из избы... - высказал предположение Прибыловский.
- Знаю я, какой сор... Деньги мои... Что еще?
- Выпускной реферат Ильи по экономике назывался "Развитие нового капитализма в России".
- Название интересное, - одобрил Печенкин.
- Эпиграф интересный. "Горе тому, кто без меры обогащает себя не своим, надолго ли?"
- Это кто сказал?
- Это из Библии.
- Там так написано?
- Не помню. Вообще, Илья серьезно увлекался религией, ходил в церковь, собирался принять католичество. Но после экскурсии в Аушвайц его богоискательство прекратилось.
- Аушвайц?
- Освенцим, - перевел Прибыловский.
- Ну и что? - не понимал Владимир Иванович. - Освенцим, знаю, ну и что?
Прибыловский пожал плечами.
Печенкин помолчал, соображая, но так, похоже, и не сообразил.
- Еще что?
- Еще о реферате... - продолжил свой конфиденциальный доклад Прибыловский. - Илья делает там следующий вывод: новые русские собственники должны вернуть, как он говорит, награбленное, как он говорит - народу.
- А если я не захочу? - прямо спросил Печенкин.
Прибыловский опустил глаза.
- Тогда народ применит силу. Там так написано.
Владимир Иванович улыбнулся:
- А я ему треугольнички рисовал... Лечили от желтухи, оказалось - китаец. И что он за этот реферат получил?
- Шесть баллов. Это у них высшая оценка. Дело в том, что преподаватель экономики Джереми Маркс...
- Как, говоришь? - перебил секретаря Печенкин.
- Маркс.
- Маркс! - громко, во весь голос повторил Печенкин, так что докладчик замолчал, и все члены Совета директоров стали внимательно смотреть на шефа.
Печенкин поднялся с кресла и обратился неведомо к кому:
- Где-то я слышал уже эту фамилию? А Энгельса у них нет? Я, значит, большие деньги им платил, а они моего сына учили, как мне башку свернуть? Маркс...
- Он уже уволен, - успел вставить Прибыловский.
- Уволен! Ха! Уволен... Да за такие дела на него, гада, солнцевских зарядить! Маркс, блин... - И, сунув руки в карманы, Владимир Иванович нервно заходил по кабинету.
- Левые идеи вновь входят на Западе в моду, - попытался объяснить Прибыловский.
- На Западе в моду, а у нас в морду! - закричал Печенкин. - Прямо в морду они у нас входят!
И быстро пошел вокруг большого стола. Проходя мимо Уралова, Печенкин остановился, в задумчивости глядя на его кипу, и спросил:
- Слушай, Уралов, а что это на тебе за тюбетейка?
Уралов улыбнулся и объяснил:
- Это не тюбетейка, а кипа! Ко мне папа из Израиля приехал. Надел и попросил не снимать.
Печенкин долго смотрел на Уралова, пребывая в каком-то усталом отупении, но, сделав над собой усилие, вышел из этого состояния, улыбнулся и, уже садясь в свое кресло, одобрил:
- Молодец, Уралов! Папу надо слушать.
Заседание Совета директоров продолжилось.
XIII. Я научу тебя десяти ударам
1
Картина была явно комическая и страшноватая: прохожие на тротуаре останавливались, машины на проезжей части тормозили, Илья шел по центральной улице Придонска - улице Ленина и с детским упоением на лице ел мороженое в вафельном стаканчике, а в это время его охраняли. Впереди шел рыжий охранник в темных очках, сзади еще один здоровяк, за которым - одним колесом по проезжей части, а другим по тротуару - медленно полз "субурбан", за затемненными стеклами которого мутно светился седой.
Мороженое почти растаяло, подтекало снизу, и Илья с удовольствием слизывал выступающие белые капли. Наконец, он закончил, вытер губы и ладони носовым платком и посмотрел по сторонам, размышляя, куда дальше направить свои стопы. Но в этот момент из "субурбана" выскочил седой, семеня, подбежал к Илье и спросил - официально и язвительно:
- Ну что, нагулялись, Илья Владимирович? Домой? До мамочки?
Илья перевел свой внимательный, озабоченный взгляд на главного телохранителя и, склонив голову набок, задал неожиданный вопрос:
- А какую мы дадим вам кличку?
- Какую кличку? - раздраженно отмахнулся седой. - Садитесь в машину.
- Вы забыли, что я вас завербовал? - с улыбкой напомнил Илья.
- Ты меня не вербовал, - огрызнулся седой.
- Стоит только моей маме узнать, что вы меня потеряли...
- Кроме мамы есть еще и папа, - перебил его седой и приказал: - В машину, Иваныч до трех отпустил.
- "Седой"! Как вам?
- Садись в машину! - требовал седой.
- А пароль?
- Сам не сядешь - посадим!
- Есть такой пароль, что если я его назову, то вы меня сразу отпустите, неожиданно высказался Илья.
- Нет такого пароля. Садись в машину!
- Есть. Спорим на мороженое! - Илья явно издевался.
- В машину! - прорычал седой и уже взял Илью за локоть, чтобы потащить его к "субурбану", как молодой человек проговорил вдруг громко, отчетливо:
- Ангелина Георгиевна Всеславинская.
Седой отпустил руку и замер.
Илья посмотрел на него насмешливо и сожалеюще.
- Нет, не буду я вас вербовать. Лучше, пожалуй, уволю.
Седой не услышал, повернулся и затрусил к машине. Охранники замерли в нерешительности. Илья расправил плечи и спокойно, не торопясь, направился к "зебре" перехода. Седой смотрел сквозь стекло в его спину и кричал в трубку телефона:
- Иваныч, он откуда-то знает про Гелю. Все знает: имя, фамилию, отчество.
Печенкин долго молчал.
- Он уходит, Иваныч! - напомнил седой.
Владимир Иванович нервно хохотнул: