Вот почему Орлеанская партия никогда не стала достаточно осязаемой, чтобы действовать, хотя и была достаточно заметной, чтобы быть мишенью обвинений.
Впрочем, во многом способствовала этим обвинениям Англия. «Тратьте, тратьте, — говорил Питт, — а самое главное, не давайте мне в этом никакого отчета».
Так вот, эти деньги, эти миллионы, эти миллиарды, которые Питт приказывал тратить, предназначались не только для того, чтобы устроить во Франции революцию, но и для того, чтобы она была по душе англичанам — страшной, кровавой и зачастую постыдной. Англичанам нужно было забыть об одном и отомстить за другое.
Им нужно было забыть о революции 1648 года, эшафоте Уайтхолла и одиннадцати годах правления Кромвеля.
Им нужно было отомстить за поддержку, которую Франция оказала Америке во время Войны за независимость.
Питт был менее зол на Вашингтона, освободившего свою страну, чем на Лафайета, приехавшего в качестве добровольца освобождать страну, которая была ему чужой.
Впрочем, хотите знать, что думала г-жа де Сталь, наделенная твердостью духа, о слабодушном герцоге Орлеанском?
Мы приводим выдержку из ее сочинения:
«Ему были присущи скорее проявления недовольства, нежели замыслы, скорее робкие попытки, нежели подлинные устремления. В существование Орлеанской партии заставляла верить повсеместно утвердившаяся в головах тогдашних журналистов мысль о том, что отклонение от линии наследования трона, как это произошло в Англии, может оказаться благоприятным для установления свободы, если поставить во главе государственного устройства короля, который будет обязан ему троном, вместо короля, который будет считать себя ограбленным конституцией.
Однако герцог Орлеанский был, во всех возможных отношениях, человеком наименее годным для того, чтобы сыграть во Франции ту роль, какую сыграл Вильгельм III в Англии, и, даже оставляя в стороне то уважение, какое люди питали к Людовику XVI и должны были к нему питать, герцог Орлеанский не мог ни поддержать самого себя, ни послужить опорой кому-нибудь другому. Он обладал изяществом, благородными манерами, салонным остроумием, но его успехи в свете развили в нем лишь крайне легкомысленное отношение к нравственным устоям, и, когда революционные бури подхватили его, он оказался не только без сил, но и без сдерживающих начал. Мирабо во время нескольких бесед с ним прощупывал его моральную доблесть и в итоге убедился, что никакое политическое начинание не может иметь основой подобный характер.
Герцог Орлеанский всегда голосовал заодно с народной партией Учредительного собрания, возможно, в смутной надежде взять главный выигрыш, но это надежда так и не приобрела ясных очертаний ни в одной голове. Говорят, что он подкупал чернь. Так это или не так, но нужно не иметь никакого представления о революции, чтобы полагать, будто эти деньги, если он их раздавал, оказали на нее хоть малейшее влияние. Целиком весь народ нельзя привести в движение с помощью средств такого рода. Основная ошибка придворных всегда состояла в попытках отыскать в каких-нибудь частных обстоятельствах причину чувств, выраженных всей нацией».
Госпожа де Сталь права: великие народные мятежи происходят вследствие потребности в изменениях, которую из-за тягости своего положения испытывают нации.
Первые мятежи всегда непроизвольны, неудержимы и предопределены.
Однако в ходе этих мятежей в них берут верх частные интересы, которые всегда ведут нации дальше той цели, какую те желали достичь.
Так, захватывая в 1789 году Бастилию, парижане безусловно не желали ни тюремного заключения короля Людовика XVI, ни суда над ним, ни его казни.
Так, выкрикивая в 1830 году лозунг «Да здравствует Хартия!», парижане не желали ни падения Карла X, ни призвания герцога Орлеанского на трон.
Так, выкрикивая в 1848 году лозунг «Да здравствует реформа!», парижане не желали ни падения короля Луи Филиппа, ни установления республики.
Все, чего они хотели в 1789 году, — это конституция.
Все, чего они хотели в 1830 году, — это отмена королевских указов.
Все, чего они хотели в 1848 году, — это смена кабинета министров и избирательная реформа.
Остальное сделали частные интересы.
Это приводит нас к выводу, что поскольку Провидение может действовать лишь при помощи людских средств, то эти частные интересы являются средствами, которыми пользуется Провидение.