Между тем приближалась зима вместе со страшным союзником голода, холодом, да еще каким холодом — семнадцатиградусным морозом! Порт замерз в Марселе, море замерзло в Кале: по льдам Ла-Манша можно было удаляться на два льё от берега, словно по льдам Арктического океана; Луара вышла из берегов, Рона затопила свою долину, в прибрежных водах у Нанта погибла рыба, а в Лилле находили стариков и детей, замерзших в своих постелях; в Париже иссякли почти все водоразборные фонтаны, в провинции вода в колодцах превратилась в ледяные глыбы, водяные мельницы остановились и замерли, как если бы, не имея более чего молоть, им было бесполезно продолжать свое движение.
Некоторые крестьяне пытались есть отруби, другие — вареную траву.
В эту страшную зиму герцог Орлеанский вел себя превосходно — по расчету, говорят историки; но какое до этого дело нам, ведь мы судим по поступкам, а не по замыслам; герцог Орлеанский, повторяем, вел себя превосходно, ибо он приказал раздавать народу хлеб и мясо в нескольких кварталах столицы и разжигать огромные костры в своем дворе; его управляющий дал кюре прихода святого Евстафия, аббату Пупару, письменное указание каждое утро раздавать беднякам тысячу фунтов хлеба — не от имени герцога, но за его счет; по его приказу два каретных сарая, прилегавшие к Бурбонскому дворцу, были переделаны в кухни, где ежедневно жарили на вертелах огромные туши быков и с утра до вечера раздавали жареное мясо голодным прохожим.
Возможно, все это делалось по расчету, пусть так, но расчет этот был благим по своим итогам, ибо он спас жизнь тысячам людей.
Именно в течение этой страшной зимы людские умы перевозбудились; в общественных помещениях, где стояли печи для обогрева бедняков, можно было наблюдать, как люди в рваной одежде и с синеватыми лицами обмениваются различными угрожающими замыслами, но, возможно, замыслы эти были пока менее угрожающими, нежели те, какими обменивались в Цирке Пале-Рояля, в кафе Фуа или в читальном зале Жирардена люди, которых звали Камиль Демулен, маркиз де Сент-Юрюж, Дантон и Марат.
Холод прекратился с приходом весны, но голод продолжался; к тому же между муниципалитетом и Национальным собранием, которые нападали, и королевским двором, который оборонялся, не было никаких налаженных отношений; народ кормился как придется, его пропитание зависело от изменчивого прихода судов из Корбея и обозов из Боса; нередко Байи имел в полночь лишь половину того количества муки, какое было необходимо для торговли на другой день, и тогда несчастный астроном отваживался на угрозы; однажды жители Версаля развернули в свою сторону обоз, предназначавшийся Парижу.
«Если вы не вернете муку, которую вы у нас похитили, — написал он г-ну Неккеру, — тридцать тысяч людей придут за ней завтра».
В итоге мука прибыла в Париж.
Но распределение ее неизбежно происходило с запозданием, и люди ждали до пяти часов вечера у дверей булочников, чтобы получить хлеб; в пять часов вечера бедняк лишался всей своей поденной платы: он голодал утром, поест вечером и будет вынужден работать весь следующий день, чтобы купить вторую буханку хлеба через сорок восемь часов, после того как ему удалось купить первую; все это было ужасно.
В особенности страдали женщины; они переживали за своих мужей, ибо голод делал мужчин грубыми по отношению к детям, которых голод делал капризными.
— Почему ты не даешь мне хлеба, ведь я голоден? — спрашивал ребенок, которого окружающий мир еще не заставил осознать материнскую беспомощность.
В итоге сделалась настоятельной новая революция, и чувствовалось, что эту революцию осуществят женщины.
Мужчины были зачинщиками событий 13 и 14 июля, женщины — событий 5 и 6 октября.
Вина за все неполадки, связанные с подвозом продовольствия, была возложена на королевский двор; обоз с мукой, который Версаль развернул в свою сторону, наделал много шуму; стало быть, Версаль развернул обоз ради короля, королевы, дофина и королевского двора; непонятно, что могли они сделать с таким количеством муки, которая им досталась, и потому короля, королеву и несчастного маленького дофина, которому однажды тоже придется узнать, что такое голод, стали называть булочником, булочницей и пекаренком.
— Если бы король, королева и дофин жили в Париже, вместо того чтобы жить в Версале, этого не случилось бы.
— Почему бы не отправиться за ними в Версаль и не привезти их в Париж?