Двигались они медленно и по вечерам останавливались, ночуя в лучших гостиницах крупных городов; в Осере, во время обеда, комиссары отправили в Париж письмо. В этом письме они спрашивали, в какую тюрьму следует отвезти пленника.
XVIII
Подъехав к городской заставе, они обнаружили поджидавшего их человека: то был ответ на посланное ими письмо; он сел в карету и приказал кучеру ехать в Консьержери.
О прибытии принца было уже известно, и потому двор Дворца правосудия, где он вышел из кареты, был заполнен любопытными; приготовленная ему камера находилась рядом с той, которую еще недавно занимала королева; через эту камеру в наши дни входят в искупительную часовню: она примыкает к знаменитому залу Мертвых, ставшему церковью.
Камердинер попросил разрешения остаться подле своего хозяина и получил на это согласие.
— Итак, дорогой Гамаш, — обращаясь к нему, сказал принц, когда они остались одни, — вы решили не покидать меня? Я признателен вам за это и благодарю вас; надо надеяться, что мы не вечно будем в тюрьме.
На минуту принцу пришла в голову мысль написать письма детям, и прежде всего герцогу Шартрскому и дочери; однако он не решился на это, опасаясь, что письма будут вскрыты.
Ему был предоставлен защитник. Этого защитника звали Вуадель, и он имел полную свободу общаться с принцем. Подобно самому узнику, Вуадель, видимо, был уверен в оправдательном приговоре.
Шестого ноября принцу сообщили, что прибыла заказанная им корзина с вином из Аи. Он начал отведывать его, как вдруг дверь распахнулась. За ним пришли, чтобы препроводить его в Революционный трибунал.
Сообщил ему это новость тюремный надзиратель.
Принц позволил надзирателю исполнить это роковое поручение, а затем, протянув ему стакан, произнес:
— Ну-ка, приятель, доставьте мне удовольствие: отведайте этого вина и скажите мне, что вы о нем думаете.
Тюремщик не отважился взять в руки стакан.
— Ну же, — промолвил герцог, — не бойтесь. Вот если бы я просил вас выпить за мое здоровье, тогда да, это могло бы бросить на вас тень, особенно теперь. Но я же прошу вас всего лишь отведать вина и высказать мне свое мнение о нем.
Надзиратель выпил два стакана аи. Герцог Орлеанский одним глотком допил то, что оставалось в бутылке, две бутылки отложил в сторону, остальные раздал тюремщикам и отправился в трибунал.
Его появление произвело глубокое впечатление.
Излишества, изношенность, воспаленное лицо и преждевременное облысение превратили принца, к моменту его ареста, в человека, в котором крайне мало оставалось от красивого и элегантного герцога Шартрского, победителя при Уэссане. Но, странное дело, здоровый и очистительный режим, свежий морской воздух, вдыхаемый сквозь окна башни Сен-Жан, да и само вынужденное тюремное воздержание сделали из герцога Орлеанского совершенно другого человека.
Принц похудел, кожа у него посветлела, пылавшие на лице прыщи исчезли, и лишь глубокая морщина на лбу указывала на навязчивое присутствие в голове одной и той же мысли.
Добавьте к этому полное спокойствие, следствие моральной власти, которую перед лицом опасности принц снова приобрел над собой, и то царственное величие, которое несчастье придает даже тем, кто принцем не является, — и вы получите представление о том, как выглядел герцог Орлеанский, когда он предстал перед судьями.
Предъявленное ему обвинение было расплывчатым и почти надуманным. Если и существовал человек, принесший в жертву Республике все, даже собственную честь, так это был он.
— Не голосовали ли вы за смерть тирана, исходя из честолюбивого намерения наследовать ему? — спросил его Эрман.
— Нет, — ответил принц. — Я поступил так по убеждению и по совести.
Таким образом, из того, что уже отняло у него честь, теперь сделали оружие, чтобы отнять у него жизнь.
Прочие вопросы были такими:
— Знакомы ли вы с Бриссо?
— Какой пост занимал подле вас Силлери?
— Говорили ли вы депутату Пультье: «Что вы попросите у меня, когда я стану королем?»?
В ответ на бо́льшую часть этих вопросов герцог пожимал плечами.
Наконец, его спросили:
— Почему даже после установления Республики вы мирились с тем, что вас называли принцем, и с какой целью вы столь щедро раздавали деньги во время Революции?
— Те, кто называл меня принцем, — ответил герцог, — называли меня так вопреки моей воле, и у двери своей спальни я велел повесить объявление, что те, кто назовет меня так, заплатят штраф в пользу бедняков. Что же касается щедрой раздачи денег, в которой вы меня обвиняете, то я, напротив, ставлю ее себе в заслугу, ибо, посредством этой раздачи, которую я осуществлял, продав часть своих поместий, мне удалось облегчить страдания неимущих во время суровой зимы.