Более того, позднее, по словам г-жи де Жанлис, ее ученик страстно привязался к ней.
Она употребила именно это слово.
«Он обладал, — продолжает г-жа де Жанлис, говоря о герцоге де Валуа, ибо, как если бы у нее было предчувствие его судьбы, она в особенности заботится о нем, — природным здравым смыслом, который с первых дней поражал меня; он любил доводы рассудка, как все другие дети любят легкомысленные сказки; когда ему кстати и с надлежащей ясностью приводили эти доводы, он с интересом выслушивал их. Он страстно привязался ко мне, поскольку всегда видел меня последовательной и здравомыслящей».
Мы выделили слово «страстно» потому, что в одном памфлете против короля, написанном уже после его падения, автор решил сделать из данного слова обвинение. Приводя всю эту фразу, мы, по нашему мнению, возвратили невинность мысли, которая подсказала ее. Как уже было сказано, мы не пытаемся быть ни памфлетистом, ни панегиристом: мы пытаемся быть историком.
Мы определенно не хотим делать в нашем описании г-жу де Жанлис лучше, чем она была на самом деле, но у нас нет права делать ее хуже.
Рассказывают, что однажды, посещая гробницу Дианы Пуатье в замке Анет, воспитательница герцога де Валуа воскликнула: «Счастливая женщина, она была любима отцом и сыном!» Из этого делали вывод, что если она и не была столь же счастлива, как Диана де Пуатье, то, по крайней мере, жаждала такого же счастья.
Так вот, именно словом «страстно», фигурирующим в «Мемуарах» г-жи де Жанлис, и ее восклицанием, переданным старшим секретарем Мирисом, обосновывают обвинение, которое мы оставим без внимания — во-первых, потому, что оно внушает нам отвращение, а во-вторых, потому, что оно далеко не кажется нам доказанным.
Правда, существует жестокое письмо, которое гувернантка написала своему воспитаннику. В этом письме чувствуется женщина, раненная в самое сердце. Мы приведем его позднее, в нужном месте и в нужный час. Оно было напечатано в годы царствования короля и позволяет глубоко проникнуть в некоторые тайники человеческого сердца.
Впрочем, итогом методы обучения, которую г-жа де Жанлис применила к своим воспитанникам, стало то, что вскоре они вполне овладели тремя живыми иностранными языками, постигая их скорее на практике, чем посредством теории, и что герцог де Валуа, в частности, сделался знатоком истории, естественной истории и географии, причем до такой степени, что пятнадцать лет спустя смог занять место преподавателя в школе Райхенау, и достаточно сведущим в хирургии, чтобы пускать кровь и накладывать первую повязку на рану.
Что же касается развлечений, то они были налажены столь же разумно, как и все остальное. Дважды в неделю г-жа де Жанлис привозила своих воспитанников в Париж и сопровождала их в театр. Там они прониклись любовью к классикам и восхищением перед основополагающими гениями театра, любовью и восхищением, ставшими, возможно, несколько чрезмерными у короля, который после своего восшествия на трон, забыв обещания, данные герцогом Орлеанским, неизменно отказывался придавать хоть какое-то значение произведениям современной литературы.
Возможно, именно это нарочитое презрение к великим литературным вершинам девятнадцатого века стоило 24 февраля 1848 года регентства герцогине Орлеанской и трона графу Парижскому.
Трибун Ламартин жестоко отомстил за Ламартина-поэта.
Впрочем, именно в характере человека, полученном им от природы, и в воспитании, полученном им от общества, историк должен искать исходные причины поступков, которые у частного человека имеют серьезные последствия для его семьи, а у политика — серьезные последствия для мира.
Так что разве не физическому труду, которым занимался герцог де Валуа, знавший толк в столярном ремесле, садоводстве и переплетном деле, король был обязан той любовью к строительству, разведению растений и меблировке помещений, которая стоила стольких денег королю и сделала архитектора Фонтена самым прилежным из всех его спутников по прогулкам.
Совершенствуя человеков, г-жа де Жанлис одновременно исправляла принцев, прилагая все свои заботы к тому, чтобы избавить их от той жалкой манерности, какая делает женщин истеричными, а вельмож своенравными; благодаря физическому труду, прогулкам и посещениям мастерских и заводов, воспитанники автора «Адели и Теодора» перестали бояться жары, холода, дождя, грозы, сырости, шума, опасности и почти перестали страшиться боли.