Холера, дочь Ганга, распространившаяся вначале к востоку до Пекина, к югу до Тимора, а к северу до границ Сибири, опустошившая затем Москву и Санкт-Петербург, вступившая вслед за русскими в Польшу, истребившая десятую часть населения Богемии и Венгрии и побывавшая в Лондоне, холера обрушилась на Париж и на улице Мазарини сразила свою первую жертву.
Страшная дата этого события известна точно: первый крик умирающего раздался 26 марта 1832 года, в разгар карнавального веселья.
На сей раз болезнь была беспристрастна: она быстро перешла от бедняка к богачу, но, тем не менее, когда была подведена статистика смертей, выяснилось, что в кварталах Тюильри, Вандомской площади и Шоссе-д’Антен насчитывалось восемь умерших на тысячу душ, в то время как в кварталах Ратуши и Сите на тысячу душ насчитывалось пятьдесят умерших.
Все помнят об этой эпохе скорби, когда дома были закрыты, по пустынным улицам днем двигались лишь похоронные процессии богачей, а по ночам — похоронные процессии бедняков и Париж являл собой зрелище не живой столицы, а мрачного некрополя, откуда бежали многие богатые люди, депутаты и пэры: одни только дилижансы Королевской почты увозили более семисот человек в день.
Затем, как если бы одной причины для печали было недостаточно, к моровому поветрию присоединяется бунт. Однажды в народе распространился слух — бывают времена отчаяния, когда народ легко верит любым слухам, — так вот, в народе распространился слух, будто никакой холеры на самом деле нет, что это всего лишь вымысел газетчиков, а в действительности существует обширный заговор негодяев, которые отравили водоразборные фонтаны.
Во все времена, когда пришедшее с Востока великое бедствие, именуемое моровым поветрием, обрушивалось на Францию, народ, который не мог поверить в невидимую и неощутимую заразу, воспринимал и повторял эту страшную выдумку об отравлении фонтанов.
Возможно, тем не менее, что этот слух стих бы и прекратился сам собой, как вдруг г-н Жиске, ставленник г-на Казимира Перье, обнародовал циркулярное письмо, в котором были поразительные по своей опрометчивости слова:
«Мне стало известно, что, дабы придать достоверности чудовищным предположениям, какие-то презренные негодяи вознамерились обойти кабачки и мясные лавки, имея при себе склянки и пакеты с ядом, то ли для того, чтобы насыпать его в воду в фонтанах или кувшинах и на мясо, то ли для того, чтобы устроить видимость отравления, и быть задержанными на месте преступления своими сообщниками, которые, выдав их за агентов полиции, затем помогут им бежать и проделают все это для того, чтобы доказать правдивость гнусного обвинения, выдвинутого против властей».
Таким образом, оппозицию обвиняли без всяких на то оснований в этом неслыханном злодеянии.
Когда нынешние правительства включают в арсенал своих средств подобные приемы, они оказываются в положении тех больных, которые, видя, что от них отказались врачи, кидаются к знахарям и лекарям-шарлатанам.
Неосторожный шаг префекта полиции принес свои плоды.
Молодой человек был без всякого повода убит возле Каирского пассажа, потому лишь, что кто-то стал вопить об отравителе.
Другой был заколот ножами на улице Понсо за то, что остановился у дверей винной лавки, чтобы спросить время.
Еще одного по столь же вздорному поводу разорвали на куски в предместье Сен-Жермен: как говорили, он заглядывал в колодец.
Наконец, какой-то еврей лишился жизни на рынке за то, что, торгуясь о цене рыбы, странно рассмеялся, и, когда его обыскали, при нем нашли маленький мешочек с белым порошком, которой был не чем иным, как камфарой.
На Гревской площади какой-то несчастный, обвиненный в таком же преступлении, был спасен от гнева толпы и препровожден в караульное помещение Ратуши, но его тотчас же вытащили оттуда по наущению нескольких женщин и растерзали на клочки, как это делали во времена Фулона и Бертье; однако в 1789 году народ сам пожирал окровавленные куски трупов, а в 1832 году какой-то угольщик скормил обрывки плоти убитого своему псу.
И, тем не менее, это был тот самый народ, который в дни революций выставляет часовых у дверей государственного банка и казначейства и расстреливает похитителей, которых задерживает с украденным подсвечником из вермеля или со столовым прибором из серебра.
Возвышенный или омерзительный, в зависимости от того, что ему внушат: добро или зло.
Между тем в Париже в одном только апреле умерло от холеры двенадцать тысяч семьсот человек.
Общая длительность эпидемии составила сто восемьдесят девять дней.