Перейдем, однако, к этому погребальному шествию, где, по поручению семьи покойного, мне следовало обеспечить для артиллерии национальной гвардии место, назначенное ей в программе траурной церемонии.
Смерть генерала Ламарка наводила на мысль, что в грандиозной дуэли оппозиции и правительства он и Казимир Перье нанесли друг другу удары одновременно.
Два непримиримых противника умерли с интервалом в шестнадцать дней.
В дни революции все служит предлогом не только для ненависти, но и для гордости партий; королевский двор обрел победу в день погребения Казимира Перье, оппозиция намеревалась обрести победу в день погребения генерала Ламарка.
Впрочем, благородный солдат умер так же, как и жил: со шпагой в руке и словами об отчизне на устах; эта шпага, которую, умирая, он прижимал к своим губам, была той самой, что ему подарили офицеры, воевавшие во время Ста дней. И потому у гроба прославленного воина сошлись три партии: либералы, бонапартисты и республиканцы.
За прошедший год республиканская партия добилась огромного успеха; никто не сеял слова, и, тем не менее, плод вырос сам собой. В особенности это было заметно по артиллерии национальной гвардии: еще столь расколотая во время суда над министрами, 5 июня 1832 года она была уже почти полностью республиканской.
Однако в буржуазной среде и в народе успех партии был невелик. Буржуазия видела в республике лишь красный колпак на конце пики и гильотину на площади Людовика XV.
Народ еще не видел в ней ничего, и это слово было почти лишено для него смысла.
Так что подлинную силу партия обрела в среде интеллигенции, хотя к ней присоединилось и определенное число армейских офицеров и унтер-офицеров, инстинктивно привлеченных традициями карбонаризма 1821 года.
Для многих четверо сержантов из Ла-Рошели были не только мучениками, но еще и апостолами.
И потому республиканские организации множились; на глазах у Общества друзей народа, материнского общества, которое во время суда над министрами было единственной республиканской организацией, подле него возникли Общество прав человека, Галльское общество и Организационный комитет самоуправлений.
Правда, все эти организации, не имевшие сильных руководителей и плохо связанные между собой, отличались слабостью по части управления, хотя и были сильными по части начинаний.
Совсем напротив, правительство, предотвращая опасность, угрожавшую ему в виде ежедневных вспышек недовольства со стороны общественного мнения, имело заранее разработанный план действий и, чтобы не быть застигнутым врасплох, как это произошло с Карлом X, всегда держало под рукой, как в Париже, так и в его окрестностях, от сорока до пятидесяти тысяч солдат.
Уже 4 июня, хотя республиканская партия не предприняла еще никаких действий и не имела никакого разработанного плана, по тем раскаленным и заряженным атомам, какие носятся в воздухе, предвещая политические грозы, подобно тому, как они предвещают грозы небесные, все догадывались, что следующий день займет место среди зловещих дат.
Вечером все республиканцы собрались и попытались получить от кого-либо приказ, выработать какую-либо линию; однако Каррель, самый великий скептик из всех, каких я знал, в отношении революционных толчков, проповедовал спокойствие и осторожность, а Бастид, Гинар и Кавеньяк не осмелились ничего взять на себя, опасаясь увлечь всю партию в какую-нибудь необдуманную затею. В итоге ничего решено не было, если не считать предписания не начинать атаки самим, но быть готовыми к обороне.
Местом встречи была назначена площадь Людовика XV.
Придя на площадь Людовика XV, ее застали под охраной четырех эскадронов карабинеров.
Все направились к дому на улице Сент-Оноре, в котором был установлен гроб с телом покойного. Улица была запружена людьми; с верхних этажей домов можно было видеть в одной стороне плотную толпу, растянувшуюся до Пале-Рояля, а в другой — все возрастающее людское скопление на Королевской улице, на улице Предместья Сент-Оноре и на площади Мадлен.
Толпа эта состояла из учащихся, простолюдинов, отставных солдат, депутатов, различных ремесленных цехов Парижа и беженцев из всех стран.
Однако бесполезно было бы искать в ней учеников Политехнической школы: их лишил увольнения генерал Толозе.
От всей этой толпы, дрожавшей от еле сдерживаемых страстей, исполненной внезапных тревог, исходил невнятный гул; казалось, что это людское сборище испытывало тот озноб, что сотрясает члены больного лихорадкой за мгновение до того, как его охватывает приступ.