Депутаты приехали в открытой коляске, так что видеть их могли все. Однако между 29 июля и 6 июня уже пролегла пропасть, и потому насколько горячо приветствовали короля во время его поездки, настолько же холодно взирали на депутатов, пока они ехали во дворец.
В тот момент, когда они въехали во двор Тюильри, какой-то человек ухватился за поводья их лошадей и, остановив коляску, крикнул:
— Остерегитесь, господа! С королем теперь Гизо, и вы рискуете головой!
Произнеся это, странный советчик исчез.
Тем не менее они сошли с коляски и попросили об аудиенции у короля, который через несколько минут велел передать депутатам, что он готов принять их.
У дверей кабинета г-н Лаффит остановил двух своих коллег.
— Вы не поверите, господа, — сказал он, — но король попытается поднять нас на смех.
Дверь отворилась. Господина Лаффита, г-на Одилона Барро и г-на Араго впустили в кабинет.
Беседа между королем и тремя депутатами была долгой. Они заявили ему, что, поскольку его победа законна и должна быть решительной, ей следует быть одновременно и милосердной и что если после полутора лет спокойствия порядок был так грубо нарушен не только в Париже, но и во многих других городах Франции, то объясняется это роковой системой 13 марта, принятой королем.
— Вы одержите победу именем закона, — добавил г-н Одилон Барро, — и, тем не менее, эта победа окажется жестокой, ибо она будет куплена ценой французской крови.
— А кто в этом виноват? — ответил король. — Несколько негодяев напали на мое правительство, так разве я не должен был защищаться? Я не знаю, впрочем, какие сведения смогли собрать вы, но что касается меня, то я уверен, что сопротивление скоро прекратится. Пушка, грохот которой вы сейчас слышите, стреляет по кварталу Сен-Мерри, где засели мятежники.
— Вы победитель, государь, — промолвил г-н Одилон Барро. — Не допустите, чтобы этой победой злоупотребили: жестокость после сражения может повлечь за собой новые бедствия.
— Я только что проехал по Парижу, — сказал король, — и за все время моей поездки слышал, что люди кричали лишь: «Да здравствует король!» и «Скорый суд, государь!» По возвращении я известил господина Барта об этом желании населения. Он поручился мне, что будут созданы чрезвычайные суды присяжных и благодаря этому обвиняемые предстанут перед судом не позднее, чем через две недели. Полагаю, что этого достаточно; правосудие будет осуществляться как обычно, без какой бы то ни было жестокости.
— Недостаточно наказать, государь, — живо откликнулся г-н Лаффит. — Необходимо подумать о средствах успокоить всеобщее раздражение; правительство должно действовать не только благодаря физической силе, но и, главным образом, благодаря нравственной силе, благодаря любви нации. Страна недовольна тем, как идут дела, в этом и состоят причины беспорядков.
— Вы ошибаетесь, сударь, — ответил король. — Ничто не может лишить меня любви со стороны нации. Это печать посредством измышлений и клеветы ежедневно работает над тем, чтобы свалить меня.
— Причиной всех бед является правительственная система, — заявил г-н Араго. — Эту систему необходимо изменить. Франция согласилась со всеми последствиями Июльской революции. Почти все члены оппозиции желали монархии, но монархии народной.
— Правильнее сказать все, — прервал его г-н Лаффит. — Вся оппозиция согласна с тем, что Июльская монархия должна быть сохранена.
— Рад узнать, — с иронией в голосе заметил король, — что господа Кабе и Гарнье-Пажес думают так же.
— Сегодня, — ответил королю г-н Араго, — существуют три партии; однако это министерская система дает силы республиканской партии, и я обвиняю в этом министерство. Нужна система более либеральная во внутренних делах и менее слабая и снисходительная по отношению к загранице. И тогда народ и государь будут прочно связаны между собой. Нынешняя система гибельна для короля, для его семьи и для страны.
— В том, что вы говорите, отчасти есть правда; моя популярность, возможно, поколеблена; однако это не вина моего правительства, это результат клеветы и злобных козней, посредством которых республиканцы и карлисты хотят свалить меня.
Печать нападает на меня с неслыханной свирепостью. Я подвергаюсь жестоким оскорблениям, но мало или плохо защищен. Я смирился со своей участью, черпая силу в собственной честности. Журналисты дошли до утверждения, что я сочувственно отношусь к карлистам! Но поднимитесь к истокам дома Орлеанов, и среди его тогдашних заклятых врагов вы найдете тех, кто сегодня входит в число вождей карлистской партии.