— Я ухожу, проникнутый глубокой печалью, — произнес г-н Лаффит, — поскольку верю в искренность ваших убеждений, а эти убеждения делают великие беды неизбежными. Я страшусь их для Франции, а еще больше — для короля. Несчастье происходит из-за различий в оценке Июльской революции. Кто-то видит в ней лишь несколько улучшенную Хартию тысяча восемьсот четырнадцатого года и простую смену лиц, тогда как бо́льшая часть граждан, по крайней мере все решительные люди, усматривают в ней победу народовластия и полное уничтожение режима Реставрации. Уже давно печать выступала против системы тринадцатого марта; против нее своим присутствием выступала и та огромная толпа, что примкнула к погребальному шествию с гробом генерала Ламарка; эта толпа состояла из людей всех слоев общества, всех уровней имущественного положения, из военных, буржуа, молодежи, простонародья, национальной гвардии; и если на другой день пятнадцать или двадцать тысяч национальных гвардейцев встали на защиту правительства, то это произошло не потому, что они поддерживали его действия, а единственно потому, что их собственная жизнь оказалась в опасности. В этот момент они предали забвению систему тринадцатого марта и думали лишь о спасении Июльской монархии.
— Господин Лаффит, — ответил король, — я верю в вашу искренность, но в данном случае вы ошибаетесь: против системы тринадцатого марта, как вы упорно продолжаете ее называть, выступают лишь республиканцы и карлисты.
— Эта система, — сказал в заключение г-н Лаффит, — привела нас к гражданской войне. Даже если противники данной системы будут составлять в стране меньшинство, это меньшинство обладает такой энергией, что пренебрегать им нельзя. Моральная сила значит больше, чем пушки и штыки. Добропорядочные граждане не могут избавиться от острой тревоги за судьбу монархии, которая дорога им и которая оказалась скомпрометирована системой, несовместимой с чувствами французов.
— Вопрос в том, кто такой Луи Филипп: это псевдозаконный король или король, узаконенный волей нации? — произнес г-н Одилон Барро. — Его выбрали королем как Бурбона или хотя он и Бурбон? Если бы, вместо того чтобы следовать застарелым путем Реставрации, вы пожелали, чтобы все органы власти, все общественные институты имели то же происхождение, что и ваша власть, союз между Францией и вашей династией был бы возможен, причем без угрозы разрыва. Коль скоро вы думаете иначе, продолжайте свой опыт, однако друзья страны и вашего величества могут участвовать в этом лишь с большой тревогой.
— Я буду упорствовать в том, что считаю благом для моей страны, — ответил король, — и твердо убежден в том, что, когда страсти утихнут, все признают, что я поступаю правильно. Моя жизнь посвящена моей стране, и мне известно, что я ей обещал. И вы знаете, господа, изменял ли я своим обещаниям и своим клятвам.
LVIII
Как и сказал король, суд был скорым, однако обвиняемые предстали не перед судом присяжных, а перед военным трибуналом.
Молодого художника по имени Жоффруа приговорили к смерти, но приговор был обжалован им, и кассационный суд, учитывая защитительную речь Одилона Барро, заявил, что военный трибунал первого военного округа превысил свою власть.
Это постановление было незамедлительно обнародовано и вызвало огромную радость в Париже, ибо смертную казнь по политическим мотивам уже давно исключали наши нравы, хотя пока еще не исключали наши законы.
Правительство было вынуждено примириться с этим величием правосудия, могущество которого превышало его собственное могущество; таким образом, было признано, что оно совершило то же правонарушение, что и Карл X, но не подверглось тому же наказанию.
В итоге обвиняемые предстали перед судом присяжных.
Во всех восстаниях, имеющих политические цели и зиждущихся на убеждениях людей, редко случается, чтобы сражение не выдвинуло на первый план чье-нибудь необычайное мужество, а поражение — чей-нибудь возвышенный характер.
Тем, кто удостоился чести завоевать общественное восхищение своим мужеством в бою и твердостью своего характера в суде, был некто Жанн.
По странной случайности, Жанн, сражавшийся на баррикадах в квартале Сен-Мерри, Жанн, представший перед судом присяжных, Жанн, являвшийся республиканцем, был братом карлиста Жанна, торговца писчебумажными товарами в пассаже Шуазёль, в витринах которого можно было увидеть всевозможные изображения графа де Шамбора — стоящего на ногах и сидящего в седле, его бюсты и отчеканенные на медалях профили.