Скажите ей от моего имени, как радостно мне видеть возрождение такого прекрасного общественного института, как национальная гвардия, которая была почти полностью отнята у нас, и воспрянула, блистая силой и патриотизмом, еще более прекрасная и многочисленная, чем когда-либо прежде, как только славные июльские дни разорвали путы, которыми тщетно надеялись ее уничтожить, Именно этот общественный институт должен обеспечить нам победу священного дела свободы, как заставляя уважать извне нашу национальную независимость, так и предохраняя действие законов от всяких посягательств внутри страны. Не будем забывать, что нет свободы без закона и что нет закона там, где какой-нибудь силе удается парализовать его действие и встать над ним.
Таковы, дорогой генерал, мои чувства, которые я прошу Вас засвидетельствовать от моего имени национальной гвардии. Я рассчитываю на продолжение ее и Ваших усилий, нацеленных на то, чтобы ничто не нарушало общественный порядок, в котором так сильно нуждаются Париж и вся Франция и который так необходимо поддерживать.
Одновременно примите, дорогой генерал, уверение в искренней дружбе, которую, как Вы знаете, я питаю к Вам,
Среда 22 декабря 1830 года».
По словам г-жи де Севинье, некоторым людям мы должны так много, что можем расплатиться с ними лишь неблагодарностью.
Именно так Июльская монархия и расплатилась с Лафайетом.
Узнав об этом голосовании в Палате депутатов, Лафайет тотчас же послал королю прошение об отставке.
Оно было составлено в следующих выражениях:
Государь!
Решение об упразднении должности главнокомандующего национальной гвардией, принятое вчера Палатой депутатов и одобренное королевскими министрами в ту самую минуту, когда этот закон был поставлен на голосование, ясно отражает мнение обеих ветвей законодательной власти, в особенности той, к какой я имею честь принадлежать. Полагаю, что я проявил бы неуважение к ней, если бы стал дожидаться всех прочих формальностей, чтобы послать королю, как я это делаю сейчас, прошение снять с меня полномочия, доверенные мне королевским ордонансом. Вашему Величеству известно, и переписка главного штаба может, в случае нужды, это подтвердить, что их осуществление не было до настоящего времени столь призрачным, как об этом говорят с трибуны. Внушенная патриотизмом заботливость короля поможет справиться с насущными задачами; к примеру, будет важно устранить, посредством ордонансов, которые закон оставляет в его распоряжении, тревогу, вызванную раздроблением сельских батальонов, и опасение увидеть сокращение в укрепленных или прибрежных городах такого чрезвычайно полезного образования, как городская артиллерия.
Председатель совета министров соблаговолил внести предложение дать мне звание почетного командующего; однако он поймет сам, да и Ваше Величество рассудит, что такие номинальные награды не подобают ни установлениям свободной страны, ни мне.
С уважением и благодарностью возвратив в руки короля тот единственный ордонанс, который давал мне власть над национальной гвардией, я принял меры предосторожности для того, чтобы от этого не пострадала служба. Генерал Дюма будет получать приказы от министра внутренних дел, а генерал Карбоннель руководить службой в столице до тех пор, пока Ваше Величество не соблаговолит позаботиться о его замене.
Прошу, Ваше Величество, принять самые сердечные уверения в моей преданности и моем уважении.
На другой день он получил от Луи Филиппа послание, служащее достойной парой к письму, которое король отправил Лаффиту:
«Только что, дорогой генерал, я получил Ваше письмо, опечалившее и в равной степени удивившее меня принятым Вами решением. У меня еще не было времени прочитать газеты. Совет министров собирается в эту минуту на заседание; я надеюсь увидеть Вас, когда буду свободен, то есть между четырьмя и пятью часами, и заставить отказаться от Вашего намерения.
Примите, дорогой генерал, и т. д.
У короля не было времени прочитать газеты. Король был удивлен и огорчен решением генерала, в то время как это решение было продиктовано генералу указом Палаты депутатов.