Герцог ласково улыбнулся, мягким движением высвободил свой плащ и, не проронив ни слова, продолжал свой путь.
VII
Никогда за всю свою долгую жизнь не была её светлость герцогиня Линкольн в таком ужасном положении. Головной убор съехал у неё на бок, а полное, покрытое бесчисленными морщинками лицо выражало глубокое огорчение.
— Дальше, дальше! — повторяла она, задыхаясь от волнения.
Перед нею стояли, обнявшись, две хорошенькие молоденькие девушки, раскрасневшиеся от волнения. Стройные, в плотно охватывающих талию корсажах, в юбках с фижмами, с блестящими локонами, выбивавшимися из-под лёгких кружевных чепцов, две прелестные фрейлины строгого двора королевы Марии.
Сидя в высоком кресле с прямой спинкой, герцогиня Линкольн нервно стучала по ручкам кресла своими полными пальцами, на которых сверкали драгоценные кольца.
— Что же вы не продолжаете, милая Элис? — с нетерпением проговорила она. — Эта девочка просто уморит меня!
— Вспомните, ваша светлость, ведь вечером было очень темно, — продолжала Элис, с трудом переводя дух. — Мы с Барбарой прогуливались вдоль низкой стены, как вдруг тучи разошлись, и мы увидели внизу, совсем... О, я не могу ничего больше сказать... я так люблю её!
— Продолжайте, дитя моё! — сказала её светлость, глаза которой, всегда добрые и ласковые, теперь смотрели сурово и строго.
— Это, миледи, Барбара её видела, — слабо возразила Элис, — а я не верю, чтобы это была Урсула.
— Она была с головы до ног закутана в тёмный плащ, — вмешалась другая молодая девушка. — Когда мы окликнули её, она посмотрела наверх, но, заметив нас, бросилась бежать вдоль берега.
— А тут опять набежали облака, и мы больше ничего не видели, — заключила Элис. — Барбара могла ошибиться.
Барбара кивнула головой в знак согласия. Смущение всё более овладевало молодыми девушками. Они вовсе не хотели выдавать отсутствующую подругу и, увлёкшись рассказом о вчерашнем вечере, слишком поздно спохватились, что собирали грозные тучи над головой ничего не подозревавшей Урсулы. При всём своём добродушии герцогиня Линкольн очень строго относилась к своим обязанностям. Доверяя ей образование женской половины придворного штата, королева выразила желание, чтобы её фрейлины и статс-дамы для всех служили примером благовоспитанности и были образцом добродетелей...
Ещё до коронования королевы Марии Гемптон-коурт оживился: во дворце всюду слышался весёлый смех; снова начались спортивные игры, турниры, пышные ужины и балы, как в лучшие годы правления Генриха VIII. Молодёжь, притихшая в последнее время по причине политических неурядиц, с увлечением принялась веселиться, и сама королева, успокоившись за свою судьбу, изъявила молчаливое согласие на восстановление блеска двора своего покойного отца.
Вначале герцогине Линкольн нелегко было справиться с хорошенькими, любящими веселье, но не привыкшими к дисциплине молоденькими аристократками; всё же, благодаря своему неистощимому добродушию и ласковому обращению, ей скоро удалось завести известный порядок. Однако с прибытием леди Урсулы Глинд дело разладилось. Урсула обладала таким независимым и не подчинявшимся дисциплине характером и в то же время была так ласкова и нежна, что все выговоры герцогини Линкольн потеряли всякую силу. Урсула нисколько не боялась её, ласкалась и целовала, и герцогиня чувствовала себя по отношению к ней совершенно бессильной.
Когда открылось, что своевольная девушка, в сопровождении бесхарактерной, недалёкой Маргарет Кобгем ходила, прикрыв лицо маской, на истмольсейскую ярмарку, с её светлостью чуть не сделался удар. Всего ужаснее было то, что уже распространился слух об этом приключении. К счастью, до ушей её величества ещё не дошли известия о том, что одну из фрейлин видели вечером совершенно одну вне пределов дворцовых владений; между придворными кавалерами об этом тоже не было ещё речи.
— Какой скандал! — жалобно стонала герцогиня. — Я не переживу, если об этом узнает её величество. Королева так строга в отношении нравственности, так благочестива! Как раз теперь во дворце живёт кардинал; что подумает он о нравах английского двора?
— Поверьте, ваша светлость, — сказала Барбара, желая успокоить герцогиню, — что Урсула сделала это просто из шалости, из глупого любопытства. Она слишком горда, чтобы унизиться до какого-нибудь любовного приключения.
— Она тщеславна, а тщеславие — плохой советчик, — сказала герцогиня, качая седой головой. — Если же девушка из любопытства уходит из дома вечером... одна... О! — И её светлость с таким ужасом всплеснула руками, что обе девушки не на шутку испугались за судьбу, ожидавшую Урсулу Глинд, и сочли долгом вступиться за неё.