Лицо королевы прояснилось, когда кардинал упомянул имя молодого испанца вместе с именем Урсулы, и в первый раз после сегодняшнего неприятного разговора она подарила его любезной улыбкой.
— Ваше преосвященство справедливо заметили, что этот вопрос вовсе не имеет такого серьёзного значения, — милостиво обратилась она к нему. — Герцогиня, мы поговорим об этом завтра. Милорд кардинал, желаем вам покойной ночи. — Она уже собиралась пройти мимо него, но вдруг остановилась и решительно спросила: — Ваше преосвященство проводите сегодня последнюю ночь во дворце?
— Не думаю, ваше величество, — спокойно ответил кардинал. — Я надеюсь ещё несколько дней провести в высоком обществе вашего величества.
— Но клубок всё ещё запутан, милорд.
— Он будет распутан, ваше величество.
— Когда?
— Кто знает? Может быть, сегодня вечером.
Любопытство королевы было сильно возбуждено, но кардинал не собирался удовлетворить его. Минуту спустя Мария Тюдор удалилась в сопровождении фрейлин и герцогини Линкольн.
XV
Весь разговор между Марией Тюдор и Урсулой Глинд длился, вероятно, не более нескольких минут, но герцогу Уэссекскому они показались вечностью. В эти короткие минуты перед ним раскрылось женское непостоянство и женский обман. Его очаровательная, таинственная, неуловимая Фанни была леди Урсула Глинд. Ему невольно припомнились дерзкие намёки молодого испанца, высказанные полчаса назад в связи с именем леди Урсулы. Нет, не может быть, чтобы его Фанни с её простодушными голубыми глазами, с маленькой, почти детской головкой, украшенной роскошными золотистыми волосами, была та самая женщина, которую королева только что упрекала в нескромных поступках. «Неужели маркиз де Суарес осмелился?..» Это был её голос, голос Фанни. Зачем назвала она это имя? Значит, она знала его? Она не отрицала, что встретилась с ним на истмольсейской ярмарке, и лишь спросила, осмелился ли он... А испанец с дерзким пожиманием плеч сказал, что «знакомство перешло... в дружбу».
Эти намёки возмущали герцога. Он желал только видеть её, спросить; ведь она скажет ему правду, а он поверит всему, что скажут эти милые уста, которые он сегодня целовал. Теперь он чувствовал себя спокойным, веря в неё; его поддерживала его великая любовь. Он подошёл к двери и хотел открыть её, но она оказалась запертой... Почему?
Она была смущена ещё до прихода королевы; может быть, не хотела позволить ему сказать перед всеми то, что он намеревался сказать. В волнении она, вероятно, заперла дверь на ключ. Но ведь он исполнил бы её желание, и хотя ему очень хотелось выломать дверь, чтобы снова увидеть её, но на этот раз он удержался. Затем он услышал, как королева предостерегала молодую девушку против маркиза, а она, его любовь, ничего не сказала в свою защиту. Герцог напрягал слух до последней степени, но услышал только: «Ваше величество...» и затем грозное: «Молчите, леди...» Больше он ничего не слышал. Она должна была знать, что ему всё слышно, и ничего не сказала. Герцогу было непонятно, как можно молча страдать от ложного обвинения, и он решил, что это была слабость, вытекавшая из сознания собственной вины.
Наступила минута молчания, пока Урсула поднималась по лестнице, но шелест её платья не долетал до герцога, и он не знал, ушла ли она, или ей приказано было оставаться в зале, пока не удалится королева. Он не знал, когда и как встретит её, а лишь понимал, что не станет упрекать её, и боялся собственной своей слабости, если она окажется виновной. Такая любовь, какою любил герцог, может делать мужчин трусами. Он глубоко страдал от неизвестности. Молчание становилось ему невыносимо. Вдруг ему показалось, что ключ тихо повернулся в замке.
После ухода королевы в зале остался только кардинал.
«На этот раз моя проницательность не обманула меня, — думал он. — Его светлость сидит в укромном уголке, и, если бы я не замкнул дверь, он ускорил бы развязку, которая привела бы королеву Марию в ярость, и завтра испанскому послу и мне пришлось бы возвращаться в Испанию».
Его преосвященство внимательно прислушался; ниоткуда не доносилось ни единого звука. Бросив взгляд вокруг, он убедился, что леди Урсулы нигде не было; тогда он осторожно вложил ключ в замок и немного подождал. Почти тотчас дверь сильно потрясли изнутри.
— Кто там? — спросил кардинал, предварительно отойдя в самый дальний угол.
— Клянусь Пресвятой Девой, — послышался из-за двери громкий голос, — кто бы вы ни были, но, если не откроете мне двери, она разлетится в щепки.