— Желание вашего преосвященства будет исполнено.
— А сегодня вечером я со специальным посланным отправлю моему государю радостную весть, — многозначительно произнёс кардинал.
— Значит, ваше преосвященство так уверены в успехе переговоров?
— Так же, как и в том, что английская королева — самая очаровательная женщина во всей Европе, — ответил он с изысканной любезностью, которую умел так кстати употребить. — Положитесь на милость Всевышнего и на преданность вашего почтительнейшего слуги.
Церемонно откланявшись, кардинал с достоинством удалился, а королева снова осталась одна, не имея никакой надежды на оправдание герцога Уэссекского и сердясь на себя за то, что заключила условие с этим человеком.
XX
На следующий день большой зал Вестминстерского аббатства с самого раннего утра был полон народа. Все интересовались судом над его светлостью герцогом Уэссекским, обвинявшимся в убийстве. Обывателям средней руки не каждый день выпадало на долю видеть благородного джентльмена арестованным, подобно обыкновенному негодяю. Интересно ведь посмотреть, как держит себя аристократ, когда ему угрожает верёвка висельника! А его светлость пользовался большой популярностью. Все до последнего человека смотрели на него как на воплощение британского благородного достоинства; он всегда отличался приветливым обращением, которое очень любит простой народ и которое способно обезоружить самую сильную зависть.
В десять часов должен был приехать председатель суда. Посреди зала, неподалёку от кабинета лорда канцлера, был устроен обширный помост, устланный сукном с королевскими гербами по углам. Кресло посреди помоста, отличавшееся от прочих высокой спинкой, предназначалось для председателя суда. По обе его стороны были приготовлены места для двадцати четырёх пэров. Несколько ниже — места для судей, а ещё ниже, у самых ног председателя суда, располагались коронный делопроизводитель со своим помощником. Напротив мест, предназначенных для пэров и судей, находилась решётка, за которой должен был стоять обвиняемый.
Из членов суда никого ещё не было, но некоторые из приближённых королевы уже находились здесь, так же как и несколько лордов, прибывших в качестве простых зрителей. Друзей герцога легко было отличить по тёмным костюмам и печальному выражению лиц. Томас Нортон, королевский хронограф, уже вынул бумагу и чинил перья, а двое помощников судебного пристава получали от своего начальника последние инструкции. От главного входа к центру были протянуты канаты, чтобы сдержать шумную толпу и очистить проход для участвовавших в судебном разбирательстве лиц.
Но ни один звук не долетал из зала в кабинет лорда канцлера, где находился кардинал Морено. Желая прежде всего избежать огласки, он ранним утром выехал из Гемптон-коурта, закутанный в чёрный плащ, скрывавший его пурпурную одежду, и очутился в кабинете лорда канцлера, когда в зале никого ещё не было. Он сидел, спокойно ожидая свидания, которое должно было распутать спутанный его дипломатией моток. Судьбы Европы ещё раз висели на тонкой ниточке, находясь в зависимости от женской любви.
Ровно в половине десятого дверь отворилась, и в кабинет вошла Урсула.
Встав с кресла, кардинал хотел подойти к ней, но она отступила назад со словами:
— Ваше преосвященство желали видеть меня?
— И вы хорошо сделали, что пришли, дочь моя, — ласково сказал он.
— Это было приказано мне её величеством; по своей воле я не пришла бы.
Девушка говорила спокойно, но очень твёрдо, как человек, действующий только по обязанности. По выражению её лица кардинал заключил, что ей ничего не известно о цели их свидания.
Она побледнела и похудела, а вокруг её детского рта легла страдальческая складка, которая у всякого вызвала бы сочувствие; прекрасные глаза на исхудавшем лице казались неестественно большими. Она была вся в чёрном; её золотистые волосы покрывала густая вуаль, придававшая ей сходство с монахиней. Она словно постарела, и в ней с трудом можно было узнать весёлую, жизнерадостную девушку, составлявшую одно из самых блестящих украшений старого Гемптон-коурта. По приглашению кардинала она села и стала спокойно ожидать, когда он заговорит.
— Дитя моё, — начал кардинал, как можно мягче, — прежде всего я хочу напомнить вам, что с вами говорит старик, много видевший на своём веку. Готовы ли вы мне верить?
— Ваше преосвященство, чего вы желаете от меня? — холодно спросила она.
— Здесь дело не в моём желании, дочь моя. Я просто хочу дать вам совет.